– Это опасно, дорогая моя.
– В самом деле? – горько спросила Вэл. – Было вскрытие. Рэмиллиса уже похоронили. Все в порядке. Что ж мне теперь в суд на нее подать?
– Можно и в суд.
– Можно. Но маловероятно. Даже если бы она не была одной из важнейших наших клиенток, каково мне было бы признаться в том, что я слышала, будто так влюблена в Алана Делла, что попыталась отравить ту, которую он предпочел мне?
Несколько мгновений леди Папендейк молчала.
– Как это гадко со стороны Джорджии! – неожиданно воскликнула она после затянувшейся паузы. – И что мне написать Эмили?
– Ей семьдесят, – терпеливо сказала Вэл. – Напишите, что сделаете все, что сможете. Ее от нас отделяют не только полторы сотни миль, но и полторы сотни лет. Она живет в прошлом, во времени, предшествующем наполеоновским войнам. Тогда было так принято. Дом ее совершенно не изменился, сама она тоже. Если бы она не была такой жесткой дамой, это выглядело бы жалко, а так – всего лишь глупо. Нельзя вести себя, словно ты королева Шарлотта, даже если живешь в замшелой берлоге времен короля Георга.
Леди Папендейк с сожалением кивнула.
– А с Джорджией ты поговоришь?
– О нет! – Вэл стояла спиной к окну, и на солнце ее волосы светились, словно огненный нимб. – Нет. Через пару дней она сама все забудет. Если я поговорю с ней, у истории появится продолжение. Она будет рыдать, каяться, потом расскажет кому-нибудь по большому секрету, и все пойдет по второму кругу.
– Ты не по годам умна, – заметила леди Папендейк таким тоном, как будто ее это очень огорчало. – Возможно, племянница Эмили все преувеличила.
– Возможно. Но в любом случае давайте смотреть на вещи оптимистично.
– Ты боишься, что этот мужчина услышит?
– Боюсь, что он уже все услышал, – ответила Вэл с похвальным равнодушием. Прочитав письмо Дороти Фелпс, она наконец стала понимать смысл невнятных слов Делла. Последней каплей обычно становится именно такое неожиданное проявление доброты, и внезапно ее броня пала. Она прислонилась лбом к оконному стеклу и пробормотала:
– Господи, милый мой, любимый, Господи, что же мне делать, любимый мой…
Эти дурацкие причитания сделали существование чуть более выносимым, а потом момент отчаяния прошел.
Она отвернулась от окна и взглянула на тетю Марту.
– Это проходит, – ответила та на незаданный вопрос. – Из всего на свете это происходит наиболее бесследно. Наслаждайся, пока есть чем.
– Наслаждаться?
Леди Папендейк взглянула на свои руки, испещренные мелкими бурыми пятнышками.
– Чувствовать что-либо – большое дело, – заметила она. – Со мной этого давно не случалось.