Подтверждение данного тезиса мы находим и у американского революционного теоретика Дж. Голдстоуна. Предоставим ему слово. «На самом деле революции чаще происходят не в самых бедных странах, а в странах со средним уровнем доходов. Когда началась Американская революция, колонисты жили гораздо лучше, чем европейские крестьяне. В самой Европе революция 1789 г. произошла в стране, крестьяне которой жили в целом лучше, чем крестьяне в России, где революции пришлось ждать еще сто с лишним лет», – пишет Голдстоун в работе «Революции. Очень краткое введение». Едва ли возможно оспорить подобную логику, особенно когда сравниваешь уровень жизни в Москве с условиями, в которых живут наши соотечественники в провинции.
Парадокс состоит в том, что столица оппозиционна всегда, в то время как провинция готова терпеть сиюминутные лишения ради будущего. И дело здесь не в том, что им не с чем сравнивать.
В идеале мы имеем дело с принципиально иным мышлением, избавленным от категорий homo oeconomicus. Неслучайно Голдстоун приходит к довольно нетривиальному заключению, далекому от канонов марксизма: «Что превращает нищету и неравенство в движущий мотив революции? Главную роль здесь играет убеждение в том, что существующее положение вещей не является неизбежным, а возникает по вине режима. Народ поднимается против власти, только когда элиты и группы населения бросают режиму обвинение в несправедливости, порождаемой его некомпетентностью и коррупцией либо фаворитизмом в отношении одних групп за счет других». Поэтому даже при идеальных социальных условиях жизни власть остается хрупкой субстанцией, которую непременно следует оборонять при помощи разъяснительной работы через СМИ. Должно произойти именно то, что философ С. Кара-Мурза именует «превращением власти в авторитет».
Что происходит на деле? Обратимся к фактам. 20 сентября [2015 г.] в московском Марьино состоялся оппозиционный митинг «За сменяемость власти». Скажем откровенно: ключевой лозунг оставляет желать лучшего, особенно на фоне того, что его организаторы и кураторы набирают на выборах не более 1–2 % голосов избирателей. О каком народном мандате может идти речь, если «оппозиционеры» не в состоянии преодолеть электоральный барьер?
Политическое послание требует уточнений. Кого имеет в виду оппозиция, ратуя за «смену власти»? Если под «властью» они понимают не только президента России, то какую нишу они отводят премьер-министру?
Однако «борцы за демократию» сознательно не уточняют позицию. Для них вопрос ориентации в аппаратных делах – слишком скользкая проблема. В конце концов, «власть» – широкое понятие, куда следует относить не только администрацию президента, но и правительство России. Ратует ли Навальный, Касьянов и компания за сменяемость кабинета министров, в котором мы годами видим одни и те же лица? Риторический вопрос.