В частности, Булгаков 4 февраля 1938 года направил Сталину письмо с просьбой «смягчить» участь литератора Н. Эрдмана, позволив ему вернуться в Москву, «беспрепятственно трудиться в литературе, выйдя из состояния одиночества и душевного угнетения» (Письма, с.421). Булгаков надеялся, что это письмо подействует на адресата, как за два года до этого удалось освободить мужа и сына Анны Ахматовой. Но с Н. Эрдманом не получилось: его пьесы тоже были сняты, а сам он на многие годы был обречен на молчание. Но жизнь ему была сохранена, что в то время для гонимых было поразительным явлением. Так что, возможно, письмо Булгакова явилось для Н. Эрдмана охранной грамотой.
Не раз Булгаков писал Сталину… О Сталине Булгаков часто беседовал с Е.С. Булгаковой. Записаны устные рассказы Булгакова о Сталине и его окружении. В одном из писем Булгаков, признаваясь, что он «очень тяжело» болен, просит его стать его «первым читателем». (Письма, с.190). 30 мая 1931 года он писал Сталину, что ему просто необходимо побывать в заграничной командировке, посмотреть на свою издалека: «…узнаю цену России только вне России и добуду любовь к ней вдали от нее», — цитирует он Гоголя. Снова, как и в 1930 году, Булгаков сообщает генсеку, что его продолжают травить, как «литературного волка» гоняют его «по правилам литературной садки в огороженном дворе», советуют ему «выкрасить шкуру», но он не может последовать этому нелепому совету: «Крашеный ли волк, стриженый ли волк, он все равно не похож на пуделя», а столько замыслов у него, а сил на их осуществление нет, иссякли в борьбе. Если он не увидит других стран, то он будет лишен «возможности решить для себя громадные вопросы», ему будет «привита психология заключенного». Как он может воспеть свою страну ― СССР? «По общему мнению всех, кто серьезно интересовался моей работой, я невозможен ни на какой другой земле кроме своей — СССР, потому что 11 лет черпал из нее. К таким предупреждениям я чуток, а самое веское из них было от моей побывавшей за границей жены, заявившей мне, когда я просился в изгнание, что она за рубежом не желает оставаться и что я погибну там от тоски менее чем в год». И в заключение своего письма снова напоминает о своем «писательском мечтании» «быть вызванным лично к Вам» (Письма, с. 195–198).
Но Булгакова так и не пустили за границу, погубив тем самым его творческие замыслы, связанные с этой поездкой. Но после этого письма возобновили «Дни Турбиных», разрешили к постановке «Мольера» и «Мертвые души».
У Булгакова было слишком много врагов, сильных, влиятельных, могущественных. И не только те «десятки людей ― в Москве, которые со скрежетом зубовным произносят» его фамилию, о чем пишет сам Булгаков В. Вересаеву. Есть враги пострашнее, они-то и преследовали Булгакова всю его литературную жизнь, увидев в нем того, кто всем своим творчеством протестует против навязываемой русскому народу марксистко-ленинской идеологии, чуждой здравому смыслу.