Тогда, двенадцать назад, в подвале на Лиговке, Андрей окинул своим давящим взглядом изящного юношу в клетчатом пиджаке. Тот был похож на восточного принца с иллюстраций к сказкам Гауфа. Отдельно рассмотрел его руки и вспомнил, что говорил Славка. Минц, вроде, окончил музыкальную школу а потом три года занимался с профессором Консерватории. Тот сулил юноше блестящее будущее и покровительство, но поставил при этом заведомо невыполнимое условие.
Профессор оказался «голубым» и предложил Минцу сожительство. В итоге Саше пришлось уйти, не закончив музыкального образования, к чему он так стремился. После этого Саша окончательно решил направить свои силы на охрану законности и порядка – ведь уже несколько лет учился на юридическом факультете.
Андрей подошёл к нему в полной экипировке, с чёрным поясом, чтобы сразу же произвести должное впечатление. Когда Минц церемонно представился, Озирского внезапно задушила злоба. Он прищурил прозрачные зелёные глаза и нехорошо усмехнулся.
– А папа с мамой тебе разрешили сюда ходить?
– Я вполне самостоятелен, и сам решаю, чем мне заниматься, – отозвался «принц» негромким, но страстным голосом.
Озирский понял, что этот горячий малый постоянно сдерживает себя именно в силу воспитания.
– Ты, я слышал, дома не живёшь?
– Да, так получилось. В настоящее время я не могу находиться в своей квартире. У нас разногласия с матерью, и я жду, когда она немного остынет. А я пока посплю у Славы на раскладушке.
Андрей бесцеремонно взял руку Минца и подкинул ей на своей ладони.
– Пальчики свои испортишь, по-доброму предупреждаю. Смотри, какие у меня…
– У тебя очень красивые руки. Андрей. Длиннее пальцев я в своей жизни не видел. А что касается огрубения… Думаю, особого влияния на технику игры это не окажет.
Озирский вспомнил промелькнувшее, как один миг, время, когда он сам занимался в капелле. Потом оттуда сбежал, посчитав это девчоночьим занятием. Себя Анджей с детства готовил для другого, и лишь потом понял, что в милицейской работе могут пригодиться занятия вокалом. Но это случилось позже, а в семьдесят восьмом Озирский презирал «ботаников». Он одно время пел в церковном хоре. Но делал это больше для того, чтобы эпатировать атеистическую публику, чем из-за искренней веры. К тому же хор был православный, и это очень не нравилось матери…
Озирский обошёл Сашу со всех сторон, выискивая, к чему бы ещё придраться.
– Значит, решил твёрдо?
– Да! – Саша кивнул, взмахнув слишком уж длинными, густыми, какими-то искусственными ресницами.
Озирский положил ему руку на плечо и крепко прижал к скамье.