– Понял? Ну и всё. Завтра приходи ко мне в восемь утра. Как это – куда? Куда звонишь, туда и приходи. Ну, пока!
Андрей положил трубку и взглянул на своего гостя.
– Присаживайтесь, босс. А я, извините, лягу. Вам не нужно объяснять, в чём дело.
Озирский устроился на тахте, натянув до подбородка плед в жёлто-коричневую клетку. Филипп ещё успел отметить, что дорогие фиолетовые шторы висят лишь на половине колец. Капроновый тюль зацепился за кактусы, и через проём открылся вид зимней вечерней Ульянки с видом на лесопарк, за которым проходил проспект Народного Ополчения. Потом гость поспешно сел в кресло, поёрзал и вытащил из-под себя игрушечный танк.
– Женька в такие игрушки не играет, – грустно усмехнулся Андрей, протянул руку и взял танк у Филиппа. – Мальчишка, называется… Это я лично купил, когда он родился. Думал, человеком вырастет. Так что же привело вас ко мне, босс?
Андрей говорил высокопарно, явно рисуясь. Он вытащил из-под подушки пачку сигарет «Кольт», протянул Оберу. – Угощайтесь.
– Благодарю. – Тот сообразил, что снова хочет курить. Странно, ведь Озирский говорил, что мысленно звал его. А теперь спрашивает, что привело. – Давайте сразу окончательно познакомимся. Или в том нет нужды? Вы меня знаете?
Андрей, выпустив из своих аристократических ноздрей две изящные струйки дыма, улыбнулся наивности этого вопроса.
– Если бы я не узнал вас сегодня в крематории, меня нужно было бы выгнать из органов. Вашу фотографию я видел, и не раз…
Филипп буквально прилип к креслу. Значит, всё верно, идёт слежка. Его фотография имеется в отделе Горбовского. Правильно он сделал, что примчался сюда, иначе уже завтра мог быть задержан. Знают ли они про золото? Надо попытаться выяснить, но только чуть позже. Главное сейчас – заинтересовать Озирского. Доказать ему, то в качестве агента Обер может быть полезней, чем в качестве арестанта.
Готтхильф боялся даже не тюрьмы, а позора – перед семьей, перед знакомыми, которые считают его приличным человеком…
* * *
– Ваша кличка – Обергруппенфюрер? – Андрей смотрел теперь требовательно, даже настырно, и у Филиппа почему-то вспотели ладони.
– Можно просто – Обер, так короче. И давайте назовём это псевдонимом.
– Мне всё равно. Хотя в слове «кличка» для уважающего себя блатного ничего оскорбительного нет.
Андрей улёгся на подушки – ему явно было трудно сидеть.
– Капитан, вы должны знать, что я – не блатной. Мои родители были честнейшими людьми. История семей Готтхильфов и Штольцев известна мне примерно с пятнадцатого века. Ни один из моих предков никогда не нарушал закона. И я неимоверно страдаю, когда приходится это делать…