Леокадия Леонидовна Горбовская примеряла в спальне розовый, украшенный блестящими бабочками, пеньюар. Поворачиваясь то одним, то другим боком, она восхищённо ойкала, прижимала кончики пальцев к губам, вертелась на одной ноге и постоянно расстёгивала косметичку. Там лежала коробочка с французской тушью «Луи-Филипп», на туалетном столике стоял баллончик с лаком для волос «Сияние» – а что ещё нужно для счастья пусть и сорокалетней, но ещё очень симпатичной, большеглазой блондинке?..
Оба сына уже спали, и Лика не позволила мужу их разбудить. Потом будет не загнать в постель, а мальчикам нужен покой – хоть ночью. Особенно Лика тревожилась за старшего, Лёньку, который готовился стать солдатом. Она ревела ночами, сочиняла всяческие ужасы и постоянно упрекала Захара в том, что он не смог «отмазать» сына. Майор Горбовский отвечал, что просто не захотел делать это – иначе его воспрезирали бы все ребята в отделе.
Двадцать девятого января Лёньке исполнялось восемнадцать, и он попадал под весенний призыв. Так получилось, что сын, несмотря на слёзные мольбы Лики, ушёл из ЛИТМО. ВУЗ так и не смог насильно стать милым – Лёнька предпочёл лучше отслужить. А пока устроился формовщиком четвёртого разряда на экспериментальный участок в НИИ.
Захар против армии ничего не имел. Наоборот, считал, что это обстоятельство повысит его авторитет среди подчинённых. Ребята в отделе почти все прошли через это. Майор Горбовский боялся другого – компанейский и бесшабашный Лёнька вполне мог спиться в своём цехе. Но потом успокоился, узнав, что работницы на участке – в основном женщины предпенсионного возраста. И следили они за мальчишкой куда внимательнее, чем даже родная мать. У Лики на это не было времени. Она посменно обслуживала состоятельных клиенток в парикмахерском салоне на Невском. Домой она приползала усталая, сразу же впрягалась в хозяйственные хлопоты, и потому не могла должным образом контролировать досуг своих сыновей.
Шестиклассник Сысой сейчас спал, как убитый, после тренировки в секции тенниса. С младшим родителям приходилось ещё труднее, чем с Леонидом. Тот был более искренним, часто говорил правду в глаза. Сысойка же для виду слушался отца и мать, а сам делал всё по-своему, но тайком. Благодаря этим своим гадким качествам он сейчас играл в теннис, а не занимался борьбой, как того хотел Захар.
Парень несколько месяцев врал, что ходит именно на борьбу, и даже придумывал всякие увлекательные подробности, якобы случившиеся на занятиях. Лика им доверчиво внимала, и даже сам Горбовский не заподозрил подвоха. Но случилось так, что Сысой разоткровенничался в присутствии гостившего у них Андрея Озирского, который немедленно вывел наглеца на чистую воду. Но тут же попросил родителей простить шалопая и позволить ему заняться тем видом спорта, к которому лежит душа.