Озирский смотрел, как шлёпаются на свежий снег сгустки, напоминающие сырую печёнку. Прошло, может быть, минут десять, и он разогнулся, вытирая платком губы. Немного отдохнул, потом потянул ручку входной двери; она поддалась не сразу. Под потолком светила голубая лампочка, и из полумрака проступали ряды металлических почтовых ящиков. Только бы не грохнуться, дойти до квартиры. А там видно будет, что делать, – уже совсем немного осталось…
Кабина лифта сегодня особенно воняла мочой. Новые судорожные спазмы то и дело подступали к корню языка. Андрею казалось, что лифт уже давно проехал седьмой этаж, унёс его на крышу. Поднял над Ульянкой, над всем городом, потому что прошло слишком много времени. Как больно и тошно, свет меркнет перед глазами – словно гаснет театральная люстра.
Когда створки лифта разошлись, Андрей с трудом смог выйти. Теперь уже недалеко до туалета. Надо дотащиться – хоть по стенке, хоть на четвереньках. Озирский достал из внутреннего кармана кожанки ключ, но вставить его в скважину не сумел. Чувствуя, что теряет сознание, он всей ладонью нажал на кнопку звонка.
Когда Филипп Готтхильф открыл дверь, Андрей, ни слова не говоря, прошёл мимо него в туалет. Склонился над унитазом, изрыгая из себя свернувшуюся кровь, содрогаясь от боли и истекая холодным потом…
Странно, но после бессонной ночи Филипп совершенно не устал. Несколько часов Андрей находился буквально на краю гибели, и пришлось применить всё переданное дедом мастерство. Обер комбинировал настойки, колол Озирскому камфару, то и дело менял лёд в резиновой грелке, чтобы положить её Андрею на живот.
Утром в своём институте Готтхильф появился даже более энергичным, свежим, чем обычно. Белая «Волга» ночевала в гаражах, располагавшихся неподалёку, ближе к проспекту Ветеранов. Один из боксов всегда пустовал на случай непредвиденных обстоятельств. Следил за всем хозяйством сторож Трондин – уголовного вида детина, который умел молчать.
Прежде чем во второй раз подняться к Озирскому, Готтхильф оставил «Волгу» у него. Туда же вернулся и утром, так и не попрощавшись со спящим Андреем. Руками в кожаных перчатках он взял с письменного стола телефонный аппарат, запомнил написанный на бумажной полоске номер. А потом покинул квартиру, сильно хлопнув дверью, чтобы замок закрылся сам.
Ближе к обеду Филипп наконец-то принялся писать отзыв на отчёт заведующего отделом из их иногороднего филиала. А сам всё вспоминал, как Трондин отпирал замок гаража, и на пальце его выделялся «перстень». Самая невыразительная татуировка означала, что сторож отбыл свой срок целиком, и судим был всего один раз. Рядом сидела умная злющая овчарка; но Филиппу, видимо, она доверяла.