Каждый раз Катя увязывалась помогать мне. Ухватившись за веревку, шла рядом.
Я расспрашивал:
— Как живешь?
— Плохо.
— Почему?
— Все спорим с мамой из-за Фарафона. С того раза началось, помнишь, когда мы его пьяного на санках к себе увезли. Раньше похаживал к нам, а теперь совсем перебрался.
— Что он — пьяница?
— Нет. Пьет только при случае… Не знаю, что и делать. Маме говорю, надо папку дождаться. А она знай свое твердит: «Между нами ничего нет». А какое нет, когда едят вместе… Но я предупредила, что такого терпеть не намерена…
Один раз мы втаскивали привезенное бревно в сарайчик. К нам подошла Лита, на минуту остановилась возле, сказала несколько ничего не значащих слов и ушла. Катя с тревогой посмотрела ей вслед.
— Она с тобой в одной комнате живет?
— Да, у Аграфены Ивановны.
Катя вздохнула прерывисто, как ребенок, который долго плакал.
— Мне бы такой быть.
— Какой?
— А вот такой, — Катя повертела рукой туда-сюда, изображая кокетливую походку Литы.
— Чудная ты, — засмеялся я. — Ты и без того хорошая.
— Правда?
Через несколько дней Морячок свел меня с Зоей Маленькой. Она вышла из ворот завода, где работала, пожала руку мне и Морячку. Он тут же попрощался:
— Ну, вы давайте, говорите, а я смываюсь.
Мы с Зоей пошли вниз по проспекту Тимирязева. Шли небыстро. Погода была подходящая, не очень холодная, безветренная. Я стал спрашивать об Ольге. Зоя как будто сомневалась: говорить или нет. Потом все же разговорилась:
— Помнит ли она тебя? А кто ее знает? Она ведь такая — если и думает, не скажет. Это у нас душа нараспашку, а она гордая. Одно знаю: сильно переживает, что покалеченная. Даже вешаться пробовала. Повезло — Зоя Николаевна палец порезала и раньше с работы пришла. А то бы не было Ольги. У нее все время одна мысль: «Никому я такая не нужна».
— Мне нужна.
— Не знаю… И тебя тогда привели, чтобы немного отвлечь ее. Зоя Николаевна ее курить и пить учила. Тоже из жалости. Но ты не думай, что Зоя Николаевна какая-нибудь. Она несчастная и добрая. Свое последнее отдаст. У нее муж на фронте, а девочка умерла… Тоже переживает…
— Ты про Ольгу, — напомнил я.
— Так что еще сказать? После той ночи с ней что-то сделалось. Затвердила одно: «Уйду да уйду». Как будто она нам мешает. Мы как ее уговаривали, ругали даже — нет, надо было съехать. Теперь одна живет, случись что — мы и знать не будем. Один раз только приходила под Новый год. Далеко ведь…
— Где она теперь живет?
— Я, конечно, знаю, но сказать не могу. Слово дала. Она говорит, что не хочет тебя видеть. Она мне так объяснила: если б мы так где познакомились — другое дело, а теперь я в его глазах знаешь какая?