— Значит, скоро домой?
Бекас проговорил мрачно:
— Похоже, что обойдутся без меня. Здорово погнали фашистов.
Буров подарил мне карту европейской части СССР, и я прикрепил ее кнопками к фанерной перегородке над койкой. Из булавок и куска красной материи я смастерил десятка два маленьких флажков и укрепил их во всех освобожденных населенных пунктах. Посмотреть карту с флажками приходили даже из других квартир.
Буров рассказал мне о томиче Иване Черных, который вместе со штурманом-лейтенантом Семеном Косиновым и стрелком-радистом Назарием Губиным, защищая Ленинград, повторили подвиг Николая Гастелло. Он слышал это по радио. А потом я прочел в газетах.
В конце декабря получил письмо от Юрки Земцова.
«Здравствуй, Алеша! Жалко, что мы не можем поговорить, а всего не напишешь. Трудно было в первые месяцы, когда мы отступали. А теперь, после победы под Москвой, совсем по-другому дышится. Ты видел бы эти поля под Ельцом и Епифанью, забитые мертвой немецкой техникой, и занесенные снегом тысячи трупов наших врагов. Видел пленных в валенках, сплетенных из соломы. Смешное зрелище, но нам… (Что-то зачеркнуто военной цензурой)… штудируют законы истории. Освободили Ясную Поляну — нашу национальную святыню. К одному привыкнуть не могу и, кажется, никогда не привыкну — к бомбежкам. Каждый раз внутри что-то обрывается, а земля качается волнами. (Опять что-то зачеркнуто толстым химическим карандашом.) Ну, живи, друг. Скоро встретимся».
Вместе с этим пришло письмо от Шурочки.
«Алексей, в семье Земцовых страшное горе — погиб Юрий. Обстоятельства неизвестны, но пришло официальное извещение. Мать его, ты помнишь, была почти молодая женщина, а сейчас настоящая старуха. Разговаривает вслух сама с собой. Меня встретила — не узнала. Она твердит, что это какая-то ошибка, что Юра скоро пришлет письмо. Да, по правде сказать, это и у меня никак не укладывается в голове — так и кажется, что он вышел покурить в коридор и стоит с книжкой в руке. Шура».
Опять ходил в военкомат. Военком принял меня вежливо. Я рассказал ему о себе, о маме, дал прочесть оба последних письма, но все без толку. Уходя, столкнулся в прихожей с Бекасом. Он тоже направлялся к военкому — в новой стеганке, новых валенках, в фуражке, несмотря на мороз. Мне едва кивнул, показав тем самым, что ни о чем не хочет говорить. Значит, не оставил своей мечты попасть в летное училище.
Из военкомата я пошел на Алтайскую. Почему-то в голову вбилась дурацкая мысль, что я встречу Олю. А впрочем, чем черт не шутит. Долго ходил по улице, всматривался в старые дома, несколько раз выходил на берег реки. Встретил бойкую старушку, которая гуляла с маленькой девочкой, вероятно, внучкой. Спросил, живет ли она на Алтайской. Да, на Алтайской. Давно? Да, почитай, всю жизнь. Не видела ли она здесь девушку на костылях, красивую такую? Старушка поспешно сказала: «Нет, нет, не встречала», — и увела внучку. По всей вероятности, она усомнилась, в своем ли я уме.