Она лишь отмахнулась от его предостережения и не обратила внимания. Всем известно, что февраль – капризный месяц: то белый, то черный, то снег, то дождь. Только дураки думают, что зима позади. Чаще всего она и не начиналась до середины января, но нынче у них были такое плохое лето и суровый декабрь, что мягкий Новый год мог бы все выровнять. Но разве можно ждать от жизни справедливости?
Миррен была рада, что Рождество позади. Флорри хотела все сделать по традиции: ездить в гости на другие фермы, играть в карты и петь рождественские гимны. Миррен тоже немного поучаствовала в празднике и пригласила немцев на обед, ведь уже отменили запрет на неформальные отношения с военнопленными. Зарубила петуха и приготовила некое подобие рождественского пудинга, чтобы продемонстрировать свою добрую волю, но ее сердце не радовалось. Все эти хлопоты вытягивали из нее последнюю энергию.
Рождество несет радость детишкам и семьям, и оно очень опасное время для людей пьющих. Флорри скучала по веселым и шумным йевелловским праздникам, какие устраивались до войны и до… Нет, лучше об этом не думать…
Теперь их осталось трое – Миррен, Том и Флорри, да еще постояльцы в Крэгсайде, если повезет. «Край Света» пустовал. Поток пациентов к зиме иссяк – им было слишком неуютно в холодном доме, зависящем от любых капризов погоды.
Дядя Том любил чувствовать себя главным и каждую неделю давал ей распоряжения, словно какой-то наемной работнице, а Миррен иногда хотелось, чтобы он не вмешивался и позволил ей делать все так, как она считала правильным.
– Миррен Сойерби, ты превращаешься в старую каргу, – шутила Флорри. – Ты только посмотри, как ты себя запустила. Когда ты гляделась в зеркало в последний раз? Бен тебя не узнает, – усмехалась она, словно Миррен это интересовало.
Временами она чувствовала себя такой же старой, как эти холмы, и ей казалось, будто она несет на своем горбу все беды этого мира.
Носила она всегда что-то из своего обычного набора видавшей виды верхней одежды: армейские шинели, наследство Бена, куртка местной самообороны, в которой она тонула, и несколько изношенных макинтошей. Возле кухонной плиты всегда стоял один из них, жесткий от мороза, словно часовой на посту, а другие сохли над плитой на веревке. Когда промокали все, она накрывалась мешком, по примеру Сэма. Овцам плевать, как ты выглядишь в непогоду.
Отвечать за все было тяжело; она ведь никогда не пренебрегала своим долгом. Такова ее доля, ничего не попишешь.
Чего там оглядываться назад и вспоминать то, чего уж не вернешь? Проживи этот день, живи по денечку, дальше не заглядывай – вот теперь ее философия, она поднимала ее по утрам в ледяной спальне. Она блюла семейные традиции, как могла. Выбора у нее не было, другой жизни тоже. Женщина может управлять фермой не хуже мужчин. Никто не мог сказать, что она не справляется с мужской работой.