Брайн расстелил свою подстилку и одеяло под молодыми деревцами и поплыл по руслам странных сновидений, окунулся в слепящий полусвет и полутьму снежной бури, тяжелые белые хлопья густо падали вокруг него и пронизывали холодом до костей. Когда буран кончился, поля были белые, небо молочно-голубое, низкое и все такое же грозное. Но, несмотря на то что он дрожал от холода, ему было хорошо в заснеженных полях.
Он открыл глаза, не понимая, где он, но теплый запах джунглей сразу объяснил ему все. Еще кто-то не спал, сидел рядом с ним, обхватив руками колени. Надеясь, что скоро рассвет, Брайн поглядел на часы; светящиеся стрелки показывали половину пятого. Он нащупал свою винтовку и тут же выругал себя за то, что первым делом вспомнил о ней. Нужно бы ее вышвырнуть.
— Как, по-твоему, долго еще нам их искать?
— Это уж как повезет, — сказал Оджесон. — Может, нас продержат здесь недели две.
Брайн закурил сигарету и угостил Оджесона.
— Долгонько для таких тяжелых условий.
— А может, отзовут через несколько дней, — предположил Оджесон. — Кто-нибудь сменит нас.
— Вообще-то я мог бы здесь не одну неделю пробыть. У меня такое двойственное чувство. «Как и у всех», — добавил он про себя.
— Наверно, каждый из нас мог бы, — сказал Оджесон. Их сигареты мерцали в ночи, словно красные мухи, порхавшие над теплым потоком их мыслей. Потом Оджесон заснул, а Брайн выкурил полпачки сигарет, прежде чем стало светать.
В шесть часов их вызвал по радио Нотмэн; оба отряда должны начать спуск и через несколько часов выйти к джипам. Из Сингапура доставлена самолетом еще одна спасательная партия, которая примет участие в поисках. Оджесон ответил, что задача ясна, и они двинулись в путь.
Позавтракав сгущенным молоком и радуясь солнцу, которое согревало его измученные ревматизмом кости, Брайн словно родился заново. И все же первый час пути он чувствовал себя девяностолетним старцем. Слабый и разбитый, он не мог больше блуждать и петлять в тщетных поисках самолета. Под мышками у него появились опрелости, болевшие от пота и непрестанного движения, и ему приходилось теперь преодолевать эту саднящую боль, точно так же как накануне — боль в натертых ногах. По сравнению с этим шесть дней на Гунонг-Барате казались детской игрой: тогда он отлично перенес все трудности путешествия в джунглях, хотя тащил, как осел, вдвое больше поклажи.
— Не понимаю, почему они не приказали нам ждать в деревне, пока авиация не отыщет какие-нибудь следы, — заметил он на первом привале, желая завязать общий разговор.
— Сам знаешь, не всегда легко разглядеть что-нибудь в джунглях, — отозвался Оджесон. — Даже с воздуха. Во всяком случае, командир, я думаю, знает, что делает. А у него забот побольше наших.