На двери висела табличка «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Я вытащил из кармана черную маску, снял шляпу и, выудив ключи от двери из другого кармана, надел маску на себя. Мне не хотелось тратить время на возню с отмычкой, поэтому мне пришлось сделать ключ, когда я изучал окрестности. Вставляя его в дверной замок, я мурлыкал про себя несущуюся из зала мелодию — если это вообще можно себе представить. В самый момент гибельного столкновения я открыл дверь и вошел в кабинет. Никто не слышал, как я вошел, но мои движения были замечены пожилым человеком. Он обернулся и уставился на меня, уронив карандаш, который он держал в руках до моего появления. Его руки взмыли вверх к потолку, когда я вытащил внушительный — и ненастоящий — револьвер из внутреннего кармана. Его товарищ помоложе, похоже, не очень-то испугался и ринулся в атаку. И тут же свалился без сознания на пол, получив удар и сломав по ходу падения стул. Все это произошло без единого звука. Или лучше сказать, что звуков было очень много, но ни один из них не мог быть услышан сквозь музыку, которая, набирая бешеный темп, изображала теперь чей-то трубный глас. Мне нужно было пошевеливаться, потому что приближалась самая громкая часть произведения. Я достал из кармана пальто две пары наручников и прицепил пожилого человека за ногу к его столу, опустив ему руки, чтобы они не устали. Затем проделал то же самое с его спящим приятелем. Время почти подошло. Я достал из другого кармана пластиковую взрывчатку — в моем одеянии было полно карманов — и прилепил ее к передней дверце сейфа. Они, видно, чувствовали себя здесь в безопасности, приняв кое-какие меры предосторожности. Весь обильный вечерний доход запирался в сейф в присутствии вооруженной охраны. И оставался запертым до того, как его открывали утром под присмотром другой вооруженной охраны. Вставив во взрывное устройство радиовзрыватель, я отошел в другой конец комнаты, где меня и других не мог бы достать огонь. Каждый незакрепленный предмет в кабинете подпрыгивал в такт музыке, и с потолка стала осыпаться штукатурка. Но нужный момент еще не настал. Это дало мне возможность оборвать пока провода телефонов, чтобы до окончания концерта никто из них не смог поговорить по ним.
Ну вот — еще немного! Перед моими глазами стояла партитура, и я мысленно следил за ходом мелодии, и в тот самый момент, когда Галактики должны были наконец столкнуться, я нажал на кнопку радиопривода. Передняя стенка сейфа бесшумно отлетела в сторону. Я чуть не оглох от прогремевшей музыкальной развязки — а вовсе не от взрыва — оставалось только удивляться, какое великое множество людей готовы оглохнуть во имя искусства. Мое изумление не мешало мне сгребать банкноты из сейфа в мой чемоданчик для музыкального инструмента. Когда он наполнился, я помахал шляпой своим арестантам, одному с широко открытыми глазами, другому в бессознательном состоянии, и удалился. Черная маска возвратилась в карман, и я вышел из театра через скрытый от посторонних глаз запасной выход. Я быстро пробежал два квартала до входа на станцию, не привлекая внимания к себе в толпе таких же спешащих по дождю прохожих. Вниз по лестнице и дальше по коридору, за поворот… Пригородные поезда только что отъехали от платформы, и коридор был пуст. Я вошел в кабинку с телефоном-автоматом и ровно за двадцать две секунды — строго отрепетированное время — переменил свою внешность. Сорвав черное покрытие с чемоданчика, я превратил его в белый кейс. Характерная выпуклость тоже исчезла. Я вывернул шляпу, и она стала белой, черные усы и борода исчезли в предназначенном для них кармане. Теперь я мог вывернуть пальто, и оно, совершенно верно, тоже стало белым. Переодетый таким образом, я зашагал на станцию и, выйдя вместе с прибывшими пассажирами на улицу, очутился на остановке такси. Недолгое ожидание; подъехал кэб, и его двери приветливо распахнулись. Я взобрался внутрь и улыбнулся в ответ на широкий оскал робота-водителя.