— Поезжай прямо!
Рысак понес. Так мы летели несколько минут. Кирилл сдержал коня, перевел на шаг, бросил вожжи, обернулся.
— Ну что, Константин струсил?
— Признался.
Я рассказал Кириллу, как произошло убийство. И неясная, скомканная, затемненная картина понемногу стала светлеть в моем рассказе и моей памяти. Еще всего четверть часа тому назад эти вопросы, быстрые ответы, шаги, выстрелы, падение тела сливались в одно. Но уже сейчас я разбирался во всем.
Отчетливо всплыло последнее завещание Варташевского. Он сказал:
— Передай Мари, что я ее люблю… Да, еще: у нее сейчас нет денег. Помогите ей…
Я приказал Кириллу:
— Поезжай в Новую Деревню.
— Куда-аа?
Я повторил.
— Вот я еду к ней, — говорил я сам себе. — Как все странно! Что я ей скажу? Что я с ней сделаю? Да, сделаю!.. Мария Диаман не должна жить!
Мысль работала быстро, логично и неумолимо.
В эту минуту я анализировал свое положение, роль Марии Диаман, судьбу Варташевского с холодным спокойствием, с бесстрастием все потерявшего человека, с жестокостью палача, для которого количество жертв уже не имеет значения.
— Кто для меня в эту минуту Мария Диаман? — спрашивал я себя. И отвечал:
— Твоя гибель!
Я вслушивался в этот немой ответ и чувствовал всю его правду, гнев и точность.
— Да, она — твоя гибель… Она еще не привела тебя к краю могилы. Но ничтожная оплошность, малейшая податливость, легкая слабость или уступка — и эта женщина тебя сбросит в пропасть.
В то же время, сердце мужчины рвалось вперед. Зачем? Я этого не понимал.
— Для мести?
Может быть. Но также из предосторожности. Сейчас это была единственная свидетельница, знавшая, что темной ночью я увел куда-то Варташевского и после этого он не возвращался.
— Но она не только опасна, она еще и подла. Прощенья нет для предательниц! Пощады нет для изменницы! А Мария Диаман изменила мне, она обманывала Варташевского, она предала организацию.
Я позвонил. Ответа не было. Я снова дернул, и чудесный, мягкий голос спросил:
— Это ты, Константин?
— Это — я.
— Кто?
— Михаил Иванович.
— О Боже мой! С Константином случилось что-нибудь?
Отсюда мне вспоминается, как будто бы я слишком долго тянул ответ. Должно быть, поэтому в ее глазах мелькнула тревога. С дрожью в голосе она тихо сказала:
— Вы скрываете что-то? Произошло несчастье?
После секундного молчания:
— Почему мне так страшно с вами?..
Она растерянно оглянулась кругом, и свеча задрожала в ее маленькой руке. В эту минуту она как будто искала выхода, словно я ее завлек и захлопнул в какую-то страшную и тесную ловушку.
Я ясно ощущаю, чувствую, слышу внутреннюю борьбу, происходящую в моем сердце, во всем моем существе. Должно быть, я был похож на сумасшедшего. Путаница мыслей, странность решений, готовность на все и горестное бессилие охватили меня.