Точно угадав, о чем я думаю, Кирилл медленно произнес:
— Напрасно не убил… Продаст баба.
— Пусть!
— Глупо! Не погибать же из-за этих двух негодяев… Потом пожалеешь, да поздно…
Он задержал рысака и остановился.
— Вылезай!.. Приехали.
Мы стояли у подъезда ресторана «Эрнест». Каменноостровский был пуст. Дом был темен. Только в двух окнах верхнего этажа слабо и бледно мерцал свет, затененный и завешанный тяжелыми, почти непроницаемыми драпри.
— Я подожду, — сказал Кирилл, слезая с козел. И прибавил с веселой удалью:
— Наше дело маленькое. Это вам, господам, играть. Нам, кучерам, зябнуть. Но если выиграешь, вышли бутылочку вина…
Я поднялся по лестнице по темно-малиновому ковру. Слышны были возбужденные голоса.
Кто-то крикнул:
— В банке — 47.000.
Несмотря на то, что в эту минуту я был без денег, что я хорошо это знал, какая-то невидимая, взмывающая сила безумного азарта выкрикнула во мне на весь зал:
— Banco! Крыто!
С руками, глубоко заложенными в карманы, весь — напряжение, весь — ожидание и почему-то весь — уверенность в выигрыше и победе, неподвижный, я смотрел, как крупье аккуратно, быстро и легко разбрасывал карты.
Банкомет открыл свои. У него были шестерка и двойка.
Он торжествующе, твердо и громко выговорил:
— Восемь!
Я повернул свои. Предо мной лежала дама треф и около нее девятка.
Небрежным движением руки я бросил обе карты на середину стола:
— Девять!
Среди примолкших голосов в наступившей тишине я стоял у стола, как торжествующий победитель. Банк был сорван.
Кто-то ахнул:
— Редкий случай: бита восьмерка! Да, это — судьба…
Чьи-то глаза исподлобья взглянули на меня пристально и колюче. Что старались они разгадать?
Вероятно, я был очень бледен, и незримо передавались окружающим мое злое напряжение, дерзость и безрассудство. Человек, только что убивший другого, без денег, без расчета захватил банк!
Чем-то длинным, похожим на нож для разрезания бумаги, крупье вежливо придвинул мне деньги и, не считая, я сунул в карман толстую скомканную пачку.
Игра продолжалась.
Был заложен новый банк, зашуршали бумажки. Отрывисто, вполголоса назначались ставки. Они были огромны.
Я выкрикнул во второй раз:
— Banco!
Напряжением больного мозга, сумасшедшей сосредоточенностью желания, последней натянутостью нервов, тайным и острым презрением я знал и чувствовал, что выигрыш опять будет моим.
Раздали карты. С минуту банкомет колебался: прикупить или нет? Наконец, он объявил:
— Своя!
Я поднял мои карты и повторил то же самое, автоматически, не понимая, не взвешивая, ни о чем не думая:
— Своя!