— Вам нравится убивать?
— Не очень, — ответил я.
Как он меня поймал. Разговорил, словно бабку на рынке. А ведь каждое лишнее слово было брешью в обороне — открытым флангом для удара противника. Недаром майор предупреждал меня остерегаться этих типов.
— Прошу прощения, Доктор. Я готов рассказать вам о сне.
Он пожевал губу и снисходительно кивнул.
— Приступайте, Марк.
— Мы ехали в грузовике. Я и несколько рабочих. Внезапно началась гроза. Таких у нас не бывает. Вакуумная буря. Каждая молния создавала зону разряжения, и разность давления была очень большой. Там, во сне…
— Это мы пропустим, — оборвал он меня. — Расскажите о бездне. Один из наших сканеров видел странное явление, которое вы определили словом «бездна».
Да, его парни знали свое дело. Я попытался вспомнить эпизод. Раньше у меня не было таких четких и ярких снов. А тут прямо голливудский триллер. Скорее всего, это объяснялось воздействием наркотиков.
— Я оглянулся и увидел дорогу. Мокрая мостовая, серые камни. Зеленая трава между ними. И дальше ничего. Помню, меня удивило, что там не было никакого цвета. Даже белого и черного. Просто бесцветная пустота, которая затягивала в себя.
— Она затягивала вас внутрь? И как вы на это отреагировали?
— Никак. Во сне произошел разрыв, и я обнаружил себя в другой сцене. В совершенно другом настроении.
— Надеюсь, вы понимаете, что это был не просто сон?
— Я понимаю.
— Вряд ли.
Доктор встал и, подойдя к двери, распахнул ее настежь.
— Жду вас завтра, Марк. С утречка. Договорились?
* * *
Меня поселили в маленьком бараке. Узкий коридор и три комнатушки, одна из которых — моя. Стол, кровать, два табурета, шкаф. В конце коридора находилась ванная комната. Там на стене у зеркала был нацарапан столбик имен, где напротив каждой строки стояла дата. Прямо как в камере смертников северокавказского дисбата. Мне это не понравилось. Я закончил осмотр помещений и вернулся в свою комнату. Никаких прослушивающих устройств и видеокамер. Хотя зачем им такая аппаратура? У них для этого имелись сканеры.
Я решил как следует выспаться, но пришел майор, и мы весь вечер просидели вместе.
— Сканеры? А я что говорил!
Он сиял от своей причастности к местным тайнам. После второго стакана его повело. Лицо раскраснелось, глаза ожили. И в них снова светилась отцовская доброта. Давным-давно, когда он вел нашу группу через учебную полосу препятствий, трое ребят, прокладывавших тропу, подорвались на мине. И тогда он тоже кричал: «А я что говорил!», и его глаза пылали от гордости за полигон, где все было по-настоящему — от радости за молокососов, которым суждено было стать бойцами спецназовских отрядов. И самое обидное, пожалуй, было в том, что он любил нас, как своих детей, а те трое, что ушли навсегда, теперь стояли в его воспоминаниях у обелиска славы, открывая длинную шеренгу погибших питомцев.