– Да, это верно. – Додонов заметно повеселел. – Мой младший сын учится в МГУ, и там такие нравы… Что вы! Я в его годы и помыслить о подобном не смел. Только разврат, фарцовка, кражи, наркотики, даже детоубийство! Новорождённых душат в пластиковых пакетах…
– Я думаю, что молодые люди не захотят прекращать услады души и тела, и вместо этого ехать на уборку урожая. Похоже, там, в Кремле, совсем оторвались от реальности. Ну, какой дурак захочет под дождём копать картошку, если её можно запросто наворовать на поле, а потом продать на рынке? Пять-шесть рублей за кило спокойно можно взять. Я в этих вопросах специалист. На базарах сплошь и рядом всё ворованное. И ещё – я ведь в молодости исторической факультет кончал, Валентин Максимович. Кое о чём смело могу судить. Летом в России такие дела не делаются. У нас не Франция, где большинство революций совершалось в июле. А здесь всегда беспорядки осенью или зимой. Народ должен хотеть жрать, а в августе голода обычно не бывает. К тому же, население одержимо мыслью о грядущем изобилии, которое гарантируют демократы. И. что самое главное, для этого не придётся работать. Всё принесут на блюдечке – надо только потерпеть.
– Не находите аналогию с корниловским мятежом? А, господин историк? – оживился Додонов. – Почти в тех же числах… А через два месяца команда крейсера «Аврора», грудью вставшая на защиту Временного правительства, чем занималась? Ась?
– Отсюда вывод – мы в убытке не останемся. Вот и приехали! – Зураб указал на дверь своего подъезда. – Езжай в гараж и будь там при рации, – приказал он водителю. – В любой момент могу вызвать.
– Понял. – И водитель дал задний ход.
В лифте они поднялись к квартире Зураба, и тот достал из внутреннего кармана куртки ключи. Додонов кашлянул, снял шляпу и помассировал лысину. Здесь, на Пороховых, тоже было тихо, и только орали во дворе уже ввернувшиеся в город дети.
– Арина! – Зураб позвал жену, как только шагнул через порог, но та не отзывалась.
Сбросив куртку на пуфик у зеркала, Сакварелидзе побежал в спальню. Арина крепко спала, лёжа ничком по диагонали широкой кровати. Маленькая мягкая ручка её безвольно свисала над ковром. В подсвечниках застыли короткие, оплывшие огарки; тут же лежали колода карт и упаковка снотворных таблеток.
Зураб опустился перед постелью на одно колено, погладил жену по волосам:
– Вай мэ![1] Арина! Аринка, родная! Что с тобой?
Он с ужасом смотрел на упаковки реладорма, из которых, правда, много не убыло. Додонов попятился, не желая видеть интимную сцену. Чтобы не терять времени, он снял летнее пальто и шляпу, повесил всё это в строенный шкаф.