— Я у тебя тут перекантуюсь до Лабеи, — заявил мужчина, в упор глядя на Велкина темными, не менее жесткими, чем волосы, глазами. — Ты меня за сколько заказывал?
— За три сотни, — тут же ответил Велкин, и взгляд его был честным-пречестным, как у невинного младенца.
— Неужели цены так поднялись? — деланно удивился тот, кто выдавал себя за камелию. — Насколько мне известно, неделю назад было двести.
— Может, и было, — пожал плечами ничуть не смутившийся кадамурец, почуяв выгодную сделку. — Но я заплатил триста.
Взгляд курчавого сделался еще более жестким, и Велкин ощутил неприятный холодок в животе. Но глаз не отвел и признаваться в своем, мягко говоря, преувеличении не стал. Такое поведение вкупе с другими ингредиентами и позволяло Скандре Велкину быть успешным коммерсантом.
Мужчина, кажется, понял, что эту скалу ему не сокрушить, и кивнул, одновременно легонько хлопнув ладонью по откидному столику.
— Ладно, триста — значит, триста. Я тебе их возвращаю и добавляю столько же — за моральный ущерб и квартировку.
— То есть шестьсот межиков? — без труда подсчитал Велкин.
— Как одна копеечка! — весело подтвердил курчавый и опять сделал затяжной глоток из бутылки… и еще…
Скандре посмотрел, как исчезает драгоценное манданское, поскреб в затылке и сказал:
— Плюс стоимость вина.
Курчавый чуть не поперхнулся, поставил бутылку на стол и укоризненно покачал головой.
— Ай-яй-яй… Ты че такой мелочный, дядя?
— А вы посмотрите, что это за вино, — надулся Велкин. — Между прочим, четвертак за него отдал.
— Ладно, половина с меня, — согласился курчавый, рассматривая этикетку. — Допьем-то вместе. Хотя, по-моему, этот кисляк таких денег не стоит.
— То-то вы и присосались… — буркнул Скандре.
— Да это я волнуюсь, приятель, — пояснил курчавый и подался к коммерсанту. — Меня же разыскивают, понимаешь?
Велкину вновь стало неуютно, словно сквозь щель в обшивке в каюту проник космический холод — а за бортом было чуть ли не триста градусов ниже нуля.
— И за что? — спросил он, стараясь, чтобы голос его не дрогнул.
Кажется, собеседник понял его тревогу, потому что ободряюще улыбнулся и похлопал Велкина по колену.
— Да ты не бойся, приятель, я не убийца. Как тебя звать-то?
— Скандре…
— А я Станис. — У него, при его шепелявости, вышло: «Штаниш», и курчавый пояснил: — Не Штаниш, а Штаниш. Первая и последняя не «ш», а «ш»: ну… — он пошарил взглядом по каюте, — как «штол» или «шалфетка»… Или Шкандре…
— Станис, — сказал Велкин.
— Вот-вот, — кивнул курчавый. — Штаниш. Ты думаешь, если я под бабочку закосил и с планеты когти рву, значит, обязательно преступник?