А женщина продолжала говорить. Голос ее крепчал, глаза горели. И вся она вдруг стала красивой и величественной.
— Вас обманули! Того, что платит Конт, не хватает даже на молоко для ре… А-а-а-а! — она вдруг застонала и покачнулась. — Не идите против… Не идите! — хрипло проговорила она и рухнула на рельсы.
А-а-а-а! — простонало эхо в ближайшем лесу.
А-а-а-а! — отдалось в душе Свиды.
По рельсам ручейком текла кровь, она казалась черной в тусклом свете станционных фонарей.
Поднялась суматоха, люди прорывали полицейские заслоны и бежали к убитой. Свида на ходу соскочил с поезда — по приказанию начальника поезд передвигали на запасный путь — и подбежал к Эржебет. На ее губах, казалось, застыло какое-то недосказанное слово. Глаза были полуоткрыты, и Юрко прочитал в них ее последнюю волю: «Не выступайте против нас!» Откуда-то появились носилки, убитую бережно уложили.
Весть об убийстве Эржебет Тесташ облетела площадь. Разъяренные рабочие швыряли в полицейских камнями. Свида машинально шел за носилками. Вдруг он заметил агента, который что-то быстро говорил полицейским. Свида вырвал из рук соседа палку и изо всех сил швырнул ее в агента. И тут же толпа подхватила его, завертела, понесла.
До ночи продолжалось столкновение. Уже опустела площадь, а в городе еще долго слышались возгласы, шум, шаги.
Юрко Свида шагал вместе с рабочими по узким улочкам городских окраин и с ужасом думал, что он едва не стал соучастником подлого убийства. Получить работу такой ценой!
Утром поезд возвращался на Верховину. Он был так же полон, как и вчера, лишь кое-где виднелись свободные места. Сотни верховинских крестьян-украинцев увозили в сердцах завещание Эржебет Тесташ.
Свида припоминал события минувшего вечера. Рабочий по имени Золтан Мартон привел его к себе на квартиру. Они долго разговаривали, не замечая, что сбиваются то на украинский, то на венгерский язык, стремясь как можно яснее выразить свои мысли.
— У фабриканта Конта, — говорил Мартон, — есть любимое развлечение. Если, проходя по заводскому двору, он видит детей, то немедленно достает из кармана горсть мелких монет и швыряет им, потешаясь над тем, как дерутся дети. И с нами он хочет сделать то же самое. Вот, мол, вам жалкие гроши — деритесь, венгры, украинцы, а мы будем пожинать плоды. Но он, верно, забыл, что мы давно вышли из детского возраста…
Поезд остановился. Юрко вышел из вагона. Шел дождь, ожившая земля жадно впитывала в себя животворящую влагу. Омытая дождем кукуруза распрямляла скрюченные листья, подсолнухи благодарно кивали желтыми головами. Свида шел, прижимая к груди заплечный мешок. В нем лежал хлеб, полученный от стачечного комитета. Свиду на один день зачислили участником забастовки. Казалось, этот хлеб согревает его, вселяет надежду на будущее.