Но через год снова заиграет военный оркестр, и снова начнется зрелище. Гарри дал себе зарок, что вернется.
Церемония закрытия семьдесят четвертой Национальной выставки лошадей транслировалась по телевидению; почетными гостями на ней были президент выставки Джошуа Барни и генерал-майор Роберт Бут из армии США. Процессию возглавлял Первый армейский оркестр с Гавернерс-Айленд, за ним следовали пять зарубежных команд, по бокам которых двигались конные полицейские из Полицейского управления Нью-Йорка, держащие оранжево-черные флаги выставки и флаги стран-участниц. Голландия не была представлена ни флагом, ни командой, но это не беспокоило Гарри де Лейера. Он уже покинул Мэдисон-сквер-гарден, счастливый тем, что может вернуться к семье.
Для Гарри выставка закончилась, когда он отдал веревку груму сборной Соединенных Штатов по верховой езде. Он смотрел, как Синьона уводят прочь, как гнедой исчезает в полумраке подвала. Гарри знал, что это хорошая лошадь. Он знал лучше всех, на что она способна. Наездникам вроде Джорджа Морриса требовалось много лошадей, если они хотели участвовать в международных соревнованиях, – они не могли рассчитывать только на одну. Но если бы кто-то сейчас спросил Гарри, он бы сказал, что готов поставить деньги на то, что Синьон будет побеждать. Гарри вернулся к своему грузовику – теперь у него не было лошади, которую нужно везти домой на Лонг-Айленд, и лишь пустой кузов грузовика тарахтел за его спиной холодной ноябрьской ночью. Ведя машину, мужчина думал о том, как гнедой, беспокойный, как кот, ударялся о грузики в своем стойле. На сиденье рядом с ним лежала лента за четвертое место, на которой золотыми буквами были вытиснены слова, имеющие магическое значение для любого наездника: «Национальная выставка лошадей».
Казалось, жизнь пыталась преподать Гарри урок: не желай того, чего не имеешь. И все же последние несколько дней дали ему почувствовать вкус жизни под светом прожекторов, вкус настоящего большого соревнования, и он понял, что не упустит шанса почувствовать его снова. У него не было денег на породистую лошадь, и он не мог оставить лошадь себе, когда ее попросила олимпийская сборная Соединенных Штатов.
Такие люди, как он, на протяжении поколений работали с чужими лошадьми – люди, обладающие знаниями, которым не научишь изнеженных любителей с их характерным аристократическим акцентом, хорошими манерами и безграничными финансовыми возможностями. Наездники вроде Гарри получили это знание, ночуя вместе с лошадьми на постелях из сена, выхаживая их в болезнях и следя за их стойлами в темноте. Взять нервного, худого, издерганного скакуна, от которого отказались на скачках, – слишком раздражительного даже для того, чтобы стоять смирно в стойле, не говоря уже о том, чтобы прыгать с седоком на спине, – и затем успокоить его, выучить его язык и понять, как с ним на этом языке говорить. У Гарри были мозолистые руки, некоторые пальцы были вывернуты вследствие переломов. Он не думал, что у него есть дар, – это была просто интуиция, развившаяся за тридцать лет, проведенных бок о бок с лошадьми. Но выходило так, что этому таланту, необходимому, чтобы тренировать лошадь, не придавали значения.