Горесть неизреченная [сборник] (Бергер, Фролова) - страница 66

На первую страницу

Но не только бедность и знаменитый «квартирный вопрос». Не думаю, что здесь какая-то мистика, но внутреннее чутьё подсказывало мне: та жизнь, к которой я стремилась, которую с трудом строила, сегодня под угрозой.

Я родилась в Ленинграде, но его не помнила. Эвакуация. Затем папу направили во Львов. Мне было 13, когда я осознанно увидела Стрелку Васильевского острова, Эрмитаж, переулки у Сенной… Позже мои львовские друзья вспоминали, что с тех самых пор я говорила: «Жить можно только в одном городе». Я окончила факультет журналистики Львовского университета, сумела сама вернуться в Ленинград, занималась на театроведческом факультете ЛГИТМИКа, печаталась, собиралась поступать в аспирантуру.

Толик с интересом относился к моему увлечению театром, даже мировую драматургию знал, наверное, лучше меня. Но тревога не оставляла. И однажды я сказала:

— Мне надо уцелеть, — и ушла.

Страдали мы оба. Первый не выдержал Толик. Позвонил. Я кинулась навстречу.

Больше уцелеть я не пыталась. И всё равно ссорились, мирились. Стихи тех лет сохранили свидетельства раздоров:

Вместе тесно — тошно врозь.
Вот расстаться и пришлось,
В той болезной тесноте
Я не я, и мы — не те.
Что ни слово — то не так,
Что ни дело — то пустяк,
Плохи служба и друзья,
И характер мой, и я,
А тебя со всех сторон
Осаждают — он, он, он,
И бегут твои года
Даром — быть со мной беда —
Ни покоя, ни семьи —
Только тяготы мои,
И в грядущем тот же путь,
И когда ж тебе вздохнуть?
Что ж — коль тесно так вдвоём —
Разойдёмся — и бегом
Прочь — куда бы чёрт ни нёс,…
Но откуда привкус слёз
Горький на сердце? И ты
Всё глядишь из темноты,
И болезной тесноты
Сладко помнятся черты.

16 января 1969 года мы поженились.

Ссоры остались позади.

А 15 апреля 1969 года пришли ОНИ…



По другую сторону проволоки

Обыск начался рано утром. Не помню, как они вошли, не могу сказать, спала я или уже встала. Очнулась от шока, когда услышала, как кто-то из гэбистов сказал мужу, что он привлекается к следствию по делу Мальчевского.

— Не знаю я никакого Мальчевского. Это ошибка.

Мальчевский? Это имя, действительно, ни о чем не говорило. Не было такого среди знакомых. Не мелькала эта фамилия и в передачах «голосов».

А обыск между тем уже шёл. Открывали, переворачивали, выбрасывали.

Мужу предложили поехать в ГБ и там объяснить, что произошло недоразумение. Может потому, что привлечение по делу незнакомого человека казалось абсурдом, или знание истории страны на поверку оказалось головным, и живая память не подсказала прошлые уроки, как бы то ни было, но мы ничего не собрали Толику в дорогу. Даже денег не дали: мелочи не нашлось, а большая по тем временам сумма — десятка — показалась ненужной.

Следующая страница