Потому он безропотно поднялся вслед вставшему с лавки Дитриху и оглянулся на Клейста только от дверей: помощник палача сидел все так же, свесив руки меж коленями. Перед ним стоял недопитый кувшин, а в пальцах вертел и мял он кусок желтой, будто иволгово крыло, ленты.
Они не успели отойти и на полторы сотни шагов, как позади, от домика Йоханна Клейста, раздался крик – словно человека раздирали заживо.
Дитрих выругался и бросился назад, оскальзываясь на булыжниках.
* * *
Потом спазмы утихли – Махоне просто нечем стало блевать.
Все еще на коленях, он утер трясущейся рукою губы, а другой – слезящиеся глаза, но образ, увиденный им с порога, стоял перед внутренним взором. И Махоня опасался, что образ сей будет мучить его немалое время.
Подхваченный ветрами «башмачного» бунта, Утер насмотрелся за последние год-полтора немало, в том числе и такого, на что предпочел бы не глядеть никогда. Однако вид лежащего на полу Йоханна Клейста – раскинутые ноги, распяленный рот, натекшая на полу кровавая лужа, – вид сей оказался жутче многого. Да что там: страшнее всего, что ему приходилось зреть. Теперь-то понимал он, что чувствовал Гюнтер Протт на задах кабака Фрица Йоге.
Он поднялся с колен, стараясь не ткнуться ладонью в собственную блевотину. На пороге, запрокинув голову к звездному небу и широко разевая обросшую рыжей бородою пасть, сидел Херцер. И был он теперь трезв, словно и глотка пива не заливал себе в рот.
Найденыш же остался внутри домика Клейста: стоял, привалясь к косяку, и поводил взглядом по комнатке: по потекам красного, по отброшенному под стену табурету, по луже, натекшей от сбитого со стола кувшина, – пиво мешалось уже с кровью покойного. По сломанной и пустой клетке, откатившейся под самые двери.
Вышел он наружу, только когда заявился, громыхая коваными сапогами, Ортуин Ольц с пятком кнехтов.
– Что здесь, козлом вы драные мудаки, происходит?! – загремел Ольц. – И что этот в глотку пользованный мужеложец мне такое… Дырка Богородицы! – рявкнул с испугом, заглядывая через плечо вставшего на пороге Дитриха Найденыша.
– Мастера Йоханна Клейста, похоже, кто-то посадил на кол, – объяснил Дитрих, чуть подрагивающим голосом. – Как и в случае со смертью Унгера Гроссера, самого кола на месте преступленья нету. И я бы советовал отправить стражу по окрестностям – мы были шагах в полутораста, когда услышали крик.
И тут у домика объявился Альберих Грумбах. Был он в богатом камзоле, разрезы на рукавах и по подолу даже в красном свете факелов и фонарей переливались изумрудно-желтым. Но камзол скроен был не по росту его и не по плоти.