Дитрих потрепал приведшего их сюда мальца по загривку, отдав, как показалось Утеру, обещанное серебро, и подтолкнул к выходу.
– Ступай-ка, – сказал, не сводя взгляда с человека.
Тот шмыгнул носом, и в опущенной руке его взблеснуло вдруг железо.
Найденыш покачал головой.
– Ты ведь знаешь, кто я, – сказал негромко.
Мужичонка снова шмыгнул носом и ничего не ответил.
– Мне есть дело лишь до тех бумаг, – продолжил Дитрих. – И лучше тебе их мне отдать – и я заплачу серебром; иначе завтра мои собратья заплатят железом.
– Золотом, – каркнул сидящий. – Я хочу, чтобы мне заплатили золотом.
– Увы, золота у меня нет. – Дитрих прикоснулся к кошелю. – Однако здесь – десять полновесных марок, не считая скольких-то там медных пфеннигов. Это можешь получить сразу – если, конечно, не станешь дурить.
Мужичонка кашлянул и скосил на миг глаза им за спину.
Утер среагировать не успел, но Найденыш толкнул его в плечо, отшвыривая под стену, сам же пригнулся, развернулся, уйдя от замаха дубьем, и, когда второго лиходея, что прокрался за их спины, занесло, ловко пнул его под колено и приставил к горлу невесть как оказавшийся в руке нож.
– Утер, – сказал он, держа напавшего за космы. – Возьми-ка бумаги.
Махоня приближался к сидящему человеку, словно к бешеному псу: мелким шагом, в полуприседе. Тот следил за ним, поводя головою вслед бывшему буршу. Когда же тот протянул руку за свитком – даже зарычал, чуть вздергивая губу.
Нож, однако, в какой-то момент исчез из его руки.
Найденыш же, когда Утер был уже в дверях, перехватил обратным хватом нож свой и коротко ткнул вихрастого за ухо. Тот беззвучно повалился лицом вперед.
А Найденыш сорвал с пояса кошель и бросил сидящему мужичонке.
– Выпей за мое здоровье, добрый человек, да напои своего товарища, – сказал, отступая спиной вперед. – И прочти десяток «отченашей», прежде чем встанешь с постели: так-то оно будет поспокойней для всех.
И вышел из комнаты.
Позади, в логовище Гольдбахена, царила растерянная тишина.
* * *
– Тиль был славным малым, ваши милости. А что дурачок, так к блаженным Господь благоволит, это всякий скажет.
Толстая Гертруда то и дело отирала о передник мокрые распаренные руки. Была она нынче пришибленной: будто весть о найденной в лесу могиле и о страшном грузе, привезенном двумя Якобами к церкви Святого Ульриха, подорвали если не силы ее, то веру.
Просьба показать вещи, оставшиеся от Тиля Флосса, и игрушки, им сделанные, не вызвала в ней сопротивления, хотя Утер знал, что характер у Толстой Гертруды тяжел, как и ее рука. Но она просто провела их в комнатенку под лестницей, которую занимала вместе с Крохой Гретой от щедрот Фрица Йоге.