Ребенок до двенадцати лет должен дома отдыхать, а на тренировки ходить, как поиграть во дворе. Я не пропускала тренировок потому, что мне нравилось перебивать мяч на другую сторону и делать это лучше других. Чемпионами все быть не могут, это удел единиц, а охоту играть у детей можно отбить очень быстро.
В английском журнале я прочла слова, с которыми трудно не согласиться. Для будущего чемпиона страна должна создать такие условия, чтобы он обязательно появился, не потерялся. Чтобы тому, кому суждено стать победителем Уимблдона, невозможно было бы пройти мимо тенниса. В Америке 35 миллионов играют в теннис. И с кортами и с мячами там все в порядке. А вторую Крис Эверт найти не могут, да и Маккинроя второго нет. В Чехословакии население меньше, чем играющих в теннис в США, однако за Навратиловой подоспели Мандликова, затем Сукова, теперь Навотна. За Лендлом - Мечирж. Массовость нужна большому спорту только для того, чтобы не потерять будущих звезд, сама по себе чемпионов она не рождает. Тут законов никаких нет, все от Бога.
Моя мама стала заниматься моим спортивным воспитанием, но выражалось оно в правильном отношении к моему режиму и прежде всего требованием, чтобы строжайше к нему относилась я сама. Папа свое-образно подошел к моим занятиям. В прессе тогда писали, что у меня плохая подача. "Что ж ты, - возмущался он, не можешь подать посильнее?" Мне тогда шел шестнадцатый год. "Папа, пойдем!" позвала я его. "Куда?" - заинтересовался папа. "Пойдем на корты, ты покажешь мне, как надо подавать". Мой поступок вряд ли можно назвать приличным, но надо было как-то оправдаться. Я протягиваю ему мяч и говорю: "Покажи, как надо". Он первый - мимо, второй - мимо, а также третий и четвертый. "Теперь ты понимаешь, как это нелегко?" Папа больше не делал мне замечаний. Мама же сняла с меня всю домашнюю нагрузку: обед приготовить или убрать - она все брала на себя. Мне говорила: "Успеешь. И щи научишься варить, и салат делать, все впереди". Мама очень верила Нине Сергеевне, и каждое слово тренера для мамы, как закон. Моменты моих сомнений относительно Нины Сергеевны она умела снимать или помогала их преодолевать, понимая лучше меня, что нельзя предавать своего тренера. За двадцать лет я всего лишь два раза повздорила с Ниной Сергеевной на тренировке. Однажды я пришла домой хмурая и гордая. Мама: "Что произошло?" Я стала жаловаться на Нину Сергеевну. Мама слушала меня внимательно, не сказав ничего, кроме "конечно, конечно". Выслушав до конца мои обиды, она накормила меня. Я успокоилась: меня слушали, не ругали, вроде оправдали мои действия, и я спокойно легла спать. Утром мне мама говорит: "А теперь звони Нине Сергеевне, проси прощения". К тому времени и у меня голова остыла. Возможно, подобных воспитательных моментов было и много, я запомнила этот. Он для меня образцовый по простоте и правильности действий.