Приехав в Форест-Хилл, местечко под Нью-Йорком, или, точнее, на окраину этого огромного города, где тогда традиционно проводился "Ю.С. опен", я тренировалась с утра до ночи. Казалс меня предупреждала: "Оля, прекрати столько играть, смотри, у тебя будет плохо с ногой". И как в воду глядела. Накануне турнира мы сыграли с Крис тренировочный матч, потом она предложила еще немного поразмяться. Начали тренироваться, и тут я почувствовала, как устала. Эверт просит кинуть ей свечу. Она с Казалс и Кинг называют меня Олга-сан. "Олга-сан, пожалуйста, по-следнюю свечу". Я подбрасываю мяч, она бьет, и я, неутомимая, бегу за ним. Нога у меня подворачивается вправо, потом влево, я падаю, а встать не могу. Приносят носилки, нога распухает на глазах, и меня отправляют в госпиталь. В приемном отделении спрашивают: есть ли у меня страховка, деньги? Интересуются моим адресом, папой, мамой, родственниками. Я бы, наверное, на стенку полезла, если б не приехала сразу "скорая", а в ней, еще по дороге, на мою ногу натянули какой-то сапог, сделанный внутри из льда. Я долго отвечала на вопросы, а когда стало ясно, что денег у меня нет, мое лечение оплатил клуб. Выйдя из госпиталя на костылях, пришла на корты смотреть продолжение турнира, уложив на соседние кресла свою ногу с костылем. В это время, в другом городе США, Алик Метревели и Теймураз Какулия, вместе с ними был и Евгений Владимирович Корбут, играли турнир. Естественно, мое появление на стадионе показали по телевидению, вечером звонок от Алика: "Морозова, что случилось?"
Американский врач приказал, чтобы нога все время была в холоде. Из больницы в гостиницу меня с моими костылями тащила на себе мама Крис Эверт, маленькая и стройная женщина, потом меня повезли в нашу миссию, к советскому врачу. Он сказал: "Тепло, тепло и только тепло!" Американский врач по-преж-нему требует: "Холод". Наконец, приезжает Метревели: "Ну что, Морозова, допрыгалась!" - "Понимаешь, Алик, один врач говорит "холод", другой - "тепло", как же быть?" - "Значит, надо по очереди, сперва холод, потом тепло", - безапелляционно распорядился Метревели.
Наконец, гипс сняли, я начала ходить, и Уэйд, на глазах которой меня увозила "скорая", попросила: "Оля, только на корт не выходи". В моей правильной жизни иногда происходили и происходят, не без помощи собственного очень правильного характера, совершенно глупые вещи. Мне, например, назначают встречу в девять, и хотя я знаю, что тот, кто договаривался со мной о свидании, никогда в девять не придет, я бегу, задыхаюсь, чтобы успеть вовремя, а человек приходит к одиннадцати. Уэйд меня предупредила: "Если ты потерпишь, травма твоя на две недели. Выйдешь на корт - на четыре месяца". Но что же делать, когда на траве Форест-Хилл полагалось на разминку только двадцать пять минут и все время распределено заранее? Так как я в числе сеяных игроков, да еще и вторая, то мне давали минут на десять больше. Катя Эбенхауз, моя подруга из ФРГ, записана на тренировку вместе со мной. Я, конечно, согласна с Уэйд, но как же Катя? Она из-за меня не поиграет на траве? Я выхожу на корт, хотя не могу на ногу наступить, и разминаюсь эти тридцать пять минут, разменяв их в итоге действительно на четыре месяца. Еще долгое время после того, как нога зажила, я легко могла бегать в сторону, но взять резкий старт вперед у меня не получалось.