Подчас ему доставалась от сказителей и баснопевцев побольше, чем Ваньке. Потому что Филипп с детства, бывало, нисколько не задумываясь, навскидку отличал истину ото лжи. Это происходило довольно часто, и он очень страдал, когда его пытались обмануть в жизни и в книгах. Ему почему-то становилось мучительно стыдно за тех, кто лжет. Притом независимо от того, нарочно ли они это делали с корыстными эгоистическими целями, или же врали просто так, из любви к искусству для искусства.
В последнем случае он аллергически краснел от стыда. Будто бы сам соврал, а не тот, кто невольно или же с самыми благими намерениями хотел ввести его в заблуждение.
Филипп непроизвольно запоминал ложь и мыслил от противного, тогда как память Вани отличительно помнила правду.
Этот мальчик повсюду ее разыскивал. Он непрестанно находился в поисках авторитетных логичных свидетельств и достойных его доверия авторитетно компетентных представителей рода людского.
Из них первой авторитетностью для Вани обладает его всемогущий отец, кардинально перекраивающий под себя всю без остатка окружающую среду. Вторым капитально значится дедушка Гореваныч, нисколько не делавший скидку на Ванин возраст в своих разговорах с ним. Третьим же по значимости авторитетом едва ли не с первого предъявления азимутально посчастливилось стать Филиппу, владеющему уникальной способностью не считать детей противными маленькими недоумками.
Напротив, умственно отсталыми Филипп полагал отвратное большинство взрослых людей. Ребенок-то еще может, взрослея, поумнеть, и у многих это несомненно получится. Но вот у взрослого невелики шансы прибавить в уме и рассудительности или с бухты-барахты обрести разум и знания. Коль скоро раньше не нашлось ни того, ни другого. Скорее, взрослые, большие с возрастом исподволь и невольно утрачивают то немногое мало-мальски умственное и разумное, что у них когда-то имелось в детстве и юности…
Вольному воля, поэтому кое-какие из особенностей превратных взаимоотношений взрослых и детей Филипп разъяснил маленькому Ване как равный равному. Не больше и не меньше. Логично и аподиктически на конкретном примере любимой до слез его первой учительницы в элитной начальной школе при университетском лицее.
Плакал, естественно, не Ваня, а училка, после того, как дед Гореваныч простонародно вразумил, конечно, без рукоприкладства «бабу-дуру», разъяснив ей, «пускуди», чей младший сын у нее учится. Горючие слезы и утешительный ценный подарок помогли той педагогической тетке в определенной степени осознать ee глупость и недомыслие по отношению к людям, по праву пользующимся властью, влиянием, богатством, независимо от их официальных должностей и званий.