— Но они же помогли вам расслабиться?
— Да, если желание свалиться со стула можно назвать помощью.
Врач взял свою сумку, собираясь уходить.
— Доктор, можно вас на минутку? — произнес Вебстер.
— Да, разумеется.
— Только не здесь.
Борн был озадачен, когда Вебстер встал и направился с врачом через всю гостиную в холл, скрывшись из виду. Полицейский старался говорить очень тихо, но все-таки Борн смог разобрать слова и уже на второй фразе понял, в чем дело.
— Не сомневаюсь, что вы проведете тщательное обследование тела, доктор. Но проблема в том, что вы унесли его раньше, чем я смог осмотреть его и сфотографировать. Поэтому буду откровенен — я хочу знать, есть ли на теле ребенка следы побоев. Наш человек будет при вскрытии, мы займемся и кошкой… Мы вас, естественно, ни в чем не подозреваем, но все это выглядит так странно, что я предпочитаю перестраховаться, чтобы ничего не упустить…
Слушая Вебстера, Борн неотрывно смотрел на второго полицейского. Тот с озабоченным видом в десятый раз внимательно разглядывал пол, лужицы молока и каждый осколок бутылочки, словно надеялся найти там нечто важное. Наконец он догадался достать сигареты и, обрадованный тем, что может нарушить молчание, предложил Борну закурить. Не дождавшись ответа, он произнес:
— Послушайте, Вебстер не имеет в виду ничего плохого. Честное слово. Просто у него такая манера. Последний раз он проявил снисходительность десять лет назад. У одного типа была изнасилована и убита восьмилетняя дочь. Вебстер сидел с ним и переживал случившееся. Этот тип решил, что виноват один парень, школьник. И как только Вебстер уехал, он взял дробовик и пошел его искать. Он нашел его раньше, чем полиция, и разнес ему череп. Это, конечно, ужасно, но позже выяснилось, что Вебстер зря поверил этому типу — тот ошибся и паренек был ни в чем не виноват.
— Но я-то ни в чем не ошибся!
— Я не об этом! Послушайте…
Но в этот момент в коридоре хлопнула входная дверь, и на пороге кухни появился Вебстер.
— Вы напрасно беспокоитесь о синяках, — резко проговорил Борн. — У меня нет привычки бить пятимесячных младенцев.
— Вы слышали наш разговор?
— Так же, как вас сейчас.
— Что ж, прошу меня извинить.
— Да, вам следует просить об этом!
— Я прошу прощения за то, что вы стали невольным свидетелем разговора, а не за то, как я делаю свою работу. Я не хотел вас беспокоить, но уж коли так вышло, скажу откровенно: яд в молоке — это нечто новенькое для меня. Дело в том, что мне известно несколько случаев, когда малышам как бы случайно попадали в руки емкости с химикатами, или мебельный лак, или еще что-нибудь в таком роде. Но при обследовании обнаруживалось, что это никакая не случайность, потому что родители-садисты выламывали ребенку суставы, избивали, а потом совали в рот какую-нибудь отраву, по глупости надеясь, что мы не обратим внимание на синяки… Вот вы говорите, что виноват этот Кесс; у меня нет оснований не доверять вам. Но я должен изучить этот случай со всех сторон. Вы бы сами посчитали меня халтурщиком, если бы я этого не сделал. Пуля, нож — это обычное дело, нам не привыкать, Но у меня самого двое детишек, и когда я слышу, что ребенка отравили молоком, у меня это не укладывается в голове!