Истер налил себе еще одну чашку растворимого кофе и положил два пакетика сахара. Вчера вечером он целый час просидел над этой анкетой и вот уже час сидит над ней с утра. Солнце только начало всходить. На завтрак у Николаса был банан и черствая булочка-бейгел, прожевывая которую, он размышлял над вопросами и уставшей рукой аккуратно вписывал ответы печатными буквами, потому что его скоропись разобрать было почти невозможно. Он представлял себе, как уже сегодня вечером целая комиссия графологов с той и другой стороны будет корпеть над его анкетой, интересуясь не столько тем, что в ней написано, сколько тем, как он выводит свои буковки. Он хотел показать, что аккуратен и вдумчив, умен и открыт, способен слушать во все уши и решать вопросы справедливо, то есть что он — именно такой арбитр, какой им требуется.
Истер специально проштудировал три книги обо всех тонкостях графологии.
Он вернулся к вопросу о субсидиях табакопроизводителям как к ключевому. Ответ был готов, поскольку он много думал об этом предмете, но хотел выразиться как можно яснее. Или, наоборот, неопределеннее. Быть может, тогда он не выдаст своих чувств, но и не вызовет настороженности ни у одной из сторон. Многие из этих вопросов уже задавались во время слушания дела «Симмино» в прошлом году в пенсильванском городе Аллентауне. Николас выступал тогда под именем Дэвид, Дэвид Ланкастер, студент-заочник кинематографического колледжа с настоящей черной бородой и фальшивыми очками в роговой оправе. Тогда он работал в магазине видеотехники. Прежде чем вернуть анкету на второй день, он сделал копию. То дело было аналогично этому, но хотя занималась им сотня юристов, ни один из них не участвовал в нынешнем процессе. Только Фитч присутствовал неизменно.
Тогда Николас, он же Дэвид, прошел первые два этапа отбора, но до него оставалось еще четыре ряда, когда жюри оказалось полностью укомплектованным. Он сбрил бороду, выбросил фальшивые очки и через месяц уехал из города.
Складной карточный столик, за которым он сидел, дрожал под его рукой. Истер заполнял анкету в своем обеденном уголке — столик и три разнокалиберных стула. В крохотной каморке справа от него стояли хлипкое кресло-качалка, телевизор на деревянном штативе и пыльный диван, купленный на блошином рынке за пятнадцать долларов. Возможно, он мог бы позволить себе снять более приличное жилье, но аренда означала предоставление документов и оставляла следы. А были люди, которые буквально рылись в его мусоре, чтобы выяснить, кто он есть.
Интересно, где сегодня вынырнет эта блондинка — разумеется, с сигаретой наготове, жаждущая втянуть его в очередной банальный разговор о курении. О том, чтобы позвонить ей, он и не думал, но узнать, чью сторону она представляет, хотелось. Вероятно, табачные компании, больно уж она походила на тот тип агентов, который так любил использовать Фитч.