— Комиссар Эспиноза?
— Да.
— Моя мать умерла.
— Габриэл! Ты где?
— Дома… с ней.
— Из-за чего она умерла?
— Газ.
— А ты уверен, что она мертва?
— Абсолютно.
— Ты уже кому-нибудь сообщил об этом?
— Нет.
— Я сейчас буду.
Он залпом допил кофе, позвонил Уэлберу, торопливо дал ему кое-какие инструкции, переоделся и вышел из дома. Когда он подошел к двери квартиры в районе Фламенго, Габриэл открыл ему еще прежде, чем комиссар успел нажать кнопку звонка. Парень был бос и взъерошен. Из одежды на нем были только шорты.
— Я открыл окна, чтобы проветрить комнату от газа. Тела я не касался. Не смог.
Запах газа почувствовал и Эспиноза. Квартиры на первом этаже всегда тяжело проветривать, а Габриэл к тому же не открыл дверь гостиной. В кухне дона Алзира сидела на полу перед духовкой; ну, хоть здесь дверь была открыта. Эспиноза предположил, что смерть наступила уже несколько часов назад, возможно, рано утром.
— Она заперла дверь в кухню и окно, заткнула щели ковром и включила на полную конфорки и духовку. Я нашел ее только утром, когда проснулся. Она закрыла щель под дверью в мою спальню мокрым полотенцем со своей стороны.
— Она оставила какую-нибудь записку?
— Нет.
— Как вы провели вчерашний вечер?
— Поели вместе. И довольно рано пошли спать.
— Что она говорила за ужином?
— Ничего особенного. Да мы почти и не говорили.
— Она тебе говорила о показаниях, что дала позавчера?
— Какие показания? Она что, в четверг давала показания?
— Ладно, расскажу позже. А за ужином она не говорила ничего такого, что могло бы служить намеком, почему она так поступила?
— Она вообще ничего серьезного не говорила. Сказала только, что примет снотворное. Вообще, обычный разговор.
Эспиноза позвонил в 19-й участок, который находился отсюда в трех кварталах. Через пятнадцать минут прибыли двое полицейских. Эспиноза объяснил, что его вызвали раньше, поскольку он был знаком с этой семьей. Он позволил полицейским начать предварительное расследование. Медэксперты прибыли пять минут спустя. Эспиноза некоторое время оставался в квартире, ожидая, пока Габриэл переоденется и ответит на вопросы. Потом покинул квартиру, оставив телефон, по которому можно с ним связаться.
По дороге домой Эспиноза думал о том, насколько это странно, когда шестидесятилетняя женщина, глубоко верующая и прожившая всю жизнь, ни разу не нарушив моральных заповедей, вдруг приходит в полицию и с гордостью признается в том, что совершила два предумышленных убийства незнакомых ей людей на том основании, что они являются слугами дьявола. При этом она верит, что защищает своего сына, и не испытывает никаких моральных сомнений. А на следующий день после исповеди она ужинает с сыном, как обычно желает ему спокойной ночи, после чего кончает с собой, не оставив даже никакой записки. Эспинозе казалось, что здесь концы не сходятся с концами.