— Ты делай не прямой срез. Старайся сводить его на конус: осыпи не будет.
— Добро!
Басалаев стоял в деннике возле неторопливо жующей Пурги. Громко, чтобы слышали землекопы, говорил:
— Камеру тюремную тебе готовят. Как заводная по ней будешь ходить.
Ваське не терпелось огрызнуться, острым словцом отбрить конюха. Чего разошелся, Демешка?! Мы честно трудодни зарабатываем, чтобы дома, за столами, каждой хлебной краюшке не стыдно было в глаза смотреть.
— Не связывайся! — шепнул друг, громким свистом отманивая лошадь от конюха. Пурга медленно пошла на голос, остановилась у изгороди. Захар сорвал пучок молодой травы, протянул к губам слепой.
— Хлебца нет. Весь утром скормил.
— Не сюсюкай с кобылой, не девка тебе! — Басалаев резко дернул за гриву.
— Привык руки распускать! Гнать тебя надо от коней метлой поганой!
— Замолчи, сопляк!
Подскочил с лопатой Васёк, стал в драчливую позу.
— Чё молчи?! — обрушился он. — Жаль, что ни одна лошадь башку тебе копытом не проломила…
Для конюха и парней изгородь служила баррикадой. По ту сторону стоял озлобленный жизнью человек. По эту — наделенные отвагой и волей ребята. Не они затеяли спор, не им отвечать. Сегодня чем-то явно озабоченный Дементий вел себя нервозно, подолгу торчал у конюшни.
— Ну не гад ли?! — не унимался Васек, продолжая прерванную работу. — Первый на рожон полез.
— Сознаться тебе, Васёк? Окна в басалаевской избе я вышиб.
— Герой-одиночка! Давно стал от друга тайничать? Зря меня не позвал. Мы бы вдвоем ого-го сколько стекла надробили!
Через три дня работа подходила к концу. Оставалось прокопать со стороны конюшни вход для лошади. Неотступные комары роем кружились над парнями. Кусали потные шеи и лица, залезали и заползали под мокрые от пота рубахи. От обилия гнуса черные кучерявые волосы Васьки казались посыпанными шевелящимся пеплом. Некоторые комары успевали до одури насосаться крови, еле-еле отлипали от тела. Не сумев подняться с грузной ношей, падали неподалеку в траву.
Захар с силой налегал ногой на уступчик штыковой лопаты, отбрасывая большие комья земли. Неожиданно острие стукнулось о что-то каменно-твердое. Сразу мелькнула мысль о кладе, закопанном деревенским богатеем Пахомовым, сбежавшим из Больших Бродов вскоре после революции. С лихорадочной быстротой откопали большой сверток. Еще не развернув пропитанную чем-то клейким рогожину, по глухому бряканью стали догадались: там оружие. За всю жизнь Васька Тютюнников не раскрывал так широко карие проницательные глаза, как при виде двух короткоствольных обрезов.
— Вот так кла-а-ад! — присвистнул Захар, пробуя отвести тугой затвор обреза.