После таких наблюдений поневоле ощущаешь, что наш великий и могучий язык на самом деле ‑ ржавая колымага, собранная из подручного мусора. В нестабильных точках этой хаотичной системы "победившее" решение выбирается по совершенно случайным признакам ‑ камешек вызывает лавину, новая странность закрепляется в языке, и это уже необратимо. Какой‑то умник назвал свою компанию "Ксерокс", и через тридцать лет это кошачье слово используют миллионы. Удобно ли произносить его, режет ли оно слух ‑ не играет роли. Случайный камешек победил.
Может, точно так же закрепился и звук "Р"? Был в древности на севере какой‑нибудь певец c больной челюстью, Гомер такой нормандский. Пел популярные песни, и от него пошло‑поехало это самое "Р". И вот уже всем детям говорят про дефект речи и заставляют этот дугацкий звуг выговагивать.
Думаете, я опять шучу? Кит не выговаривал "р" до пяти лет. В садике ему предложили позаниматься с логопедом. Но упражнения не давали результата, делать их ему не хотелось, и мы забили. А звук "р" он научился говорить в следующем году, когда у них в группе появилась девочка, которая грассировала. Кит стал её пародировать. Сначала это было не "р", но я четко слышал, что это уже какой‑то новый звук. Через месяц и "р" появилось.
Когда дети продолжают конструирование собственного языка на уровне целых слов и предложений, это замечают уже все взрослые. К сожалению, большинство видит в этом лишь прикольные ошибки, хотя во многих случаях такое словотворчество ‑ попытка исправить несовершенство языка взросликов:
‑ Не надо со мной сисюкаться.
‑ Тушить капусту? Она что, горит?
‑ В этой игре будут подсказки и отсказки.
‑ Пап, а кто такой адмирал Тейский?
‑ Это сделал какой‑то враг! Да, враг‑отшельник!
‑ Давай ты будешь гусем, а я гусеницей.
‑ У людей отечество, а у котов – котечество.
‑ Как можно «слышать запах»? У него же нет звука!
‑ Это бальное платье, у него вокруг такие хренделя…
‑ Там растут цветы математики.
‑ Смотрите, какой у меня небардак!
‑ А мы в кинотеатре купим поп‑корм?
‑ Кто‑кто… Караганто!
Для желающих разобраться в этой стадии детского новояза рекомендую книгу Корнея Чуковского "От двух до пяти" [20]. Лично я нашёл там много знакомого. В три года Ева вдруг стала подчёркнуто игнорировать уменьшительные суффиксы: фонарик и подарок у неё превратились в "фонар" и "подар", а подушка и верёвка ‑ в "подугу" и "верёву". А вот что пишет Чуковский:
«Почему, в самом деле, ребенку говорят о лошади ‑ лошадка? Ведь лошадь для ребенка огромна. Может ли он звать ее уменьшительным именем? Чувствуя всю фальшь этого уменьшительного, он делает из лошадки ‑ лошаду, подчеркивая тем ее громадность».