— Я знаю, я знаю.
— Почему тебя так долго не было? — Глазами, полными волнения и отчаяния, она посмотрела на меня. Ее голова билась о мое плечо.
— Она только что мне сказала.
— Где ты был?
— У реки. С ней…
— У реки? — бездумно переспросила она, новый крик уже готов был исторгнуться из нее.
— Она обманула меня. Но она уже ушла, ушла. Все. Больше мы ее не увидим.
— Мне было так страшно.
— Слышишь? Ее больше нет. Я больше никогда не буду с ней разговаривать. Она… мы больше ее не увидим, клянусь тебе. Извини.
— Обманула… — простонала она и покачнулась.
— Я знаю, любимая, — я снова подхватил ее под руки. — Она…
— Это ты обманул, — морщась от боли, слабым голосом сказала она. — Ты мне… изменял. Ты чертов… ты… Я была беременна.
— Да, — покачал головой я. — Извини…
— Чем вы занимались у реки? — гневно спросила она, цепляясь за меня руками. Глаза у нее широко раскрылись и казались испуганными.
— Я… — сказал я, посмотрел на пол, потом на нее, почувствовал, как на шее дернулся кадык. Она видела меня насквозь, даже несмотря на ужасную боль, она видела меня насквозь.
— Чем? — выкрикнула Лелия.
— Извини меня, — пробормотал я. — Это больше не повторится. Ее больше нет.
Она повернулась ко мне. Рот раскрыт. Кожа, и так мертвенно-бледная, побелела еще больше.
— Она для меня ничего не значит, — в отчаянии затараторил я. — Она просто скучная маленькая…
Лелия громко рассмеялась. Ее безудержный дикий смех превратился в скорбный вопль.
— Нет, — она отвернулась. Еще раз хохотнула и заплакала. Потом резко повернулась ко мне и до боли сжала мне руку. Глаза ее как будто смотрели сквозь меня. Расслабленные губы сложились в непривычную и пугающую фигуру. Она громко застонала и согнулась пополам, выгнув спину, как кошка.
Ее дыхание сделалось шумным.
— Не может быть, — наконец произнесла она напряженным тоненьким голосом.
— Извини, — сказал я и обнял ее. Погладил по спине. Въезжая на остановку перед больницей, машина качнулась, и я обхватил ее за талию. — Лелия. Любимая. Ты ведь тоже… — начал было я, но осекся. — Слушай, нельзя сейчас это обсуждать. У нас еще будет время об этом поговорить.
— Замолчи, замолчи! — закричала она. — Не сейчас. Ах ты подлец. Не сейчас.
Водитель открыл дверь, и Лелия качнулась к выходу.
Деторождение оказалось процессом, откровенная жестокость которого требовала уединения в лишенном окон помещении, где эхом стонов Лелии по коридору разносились крики других агонизирующих женщин. Мою любимую подключали к датчикам, обвязывали ремнями и просвечивали; ей делали уколы, в нее влезали руками и засовывали в рот лекарства, пока удивительно допотопные машины выплевывали бесконечные ленты исчерченной миллиметровки, а австралийцы в белых халатах с клипбордами в руках то входили в палату, то выбегали из нее, и только лишь невозмутимый доктор, похоже, точно знал, какие из слабых толчков сердца эмбриона и внезапных выделений можно было считать нормальными, а какие — проблемными, в то время как сама Лелия на протяжении всей серии пыток то тряслась, то блевала.