Стихи для каждодневного употребления, стихи на жизненно важный случай, событие — это вообще целинные, если не залежные пласты, это Америка, которую только–только начали открывать. В советские времена на такую поэзию возник голод. Стихами были завалены прилавки магазинов, а читать было нечего. Как в магазине уценённых товаров: полно барахла, применения которому уже невозможно найти.
Перестройка устранила препятствия для написания чего угодно. Тут кстати и появился Владимир Вишневский и наладил торговлю и распространение своих однострочных шедевров оптом и в розницу.
Сейчас уже нет трещины, щели, куда бы предприимчивые стихоплеты ни втиснули хотя бы пару своих зарифмованных словечек. Горы поздравительных открыток тёще, зятю, любимому преподавателю сопромата, который не берёт взяток — все со стихами. Где–то прорвало целый Везувий стихов на потребу дня, вулкан, который, пожалуй, может остановить только следующая революция.
Так вот. Насчёт этого каждодневного употребления. В 70‑х я, раскрыв рот, слушал, наезжавшего из Москвы, мастера спорта Колю Адамова, который, подкачивая перед зеркалом каждый свой мускул, готовился выйти на улицы непуганого города Актюбинска и охмурить очередную провинциальную красотку. Напрягая поочерёдно бицепс, грудную, дельтовидную мышцу, Коля декламировал себя:
Ты замужем, тебе нельзя,
Верна семейному обету…
Не перейти нам через это,
И потому мы — лишь друзья.
Я предрассудки эти чту,
Лишь прикоснусь к тебе украдкой,
Когда в карман твой шоколадку
Кладу у всех я на виду.
Я напишу тебе стихи
И, передав тебе записку,
Увижу непомерно близко
Глаза безгрешные твои.
Листок вложу я в твой карман
И задержусь в нём на мгновенье,
Чтобы продлилось ощущенье,
Что между нами есть роман…
Во–первых, ясно, что не на дуру себя настраивал спортсмен–поэт Коля Адамов. Во вторых — главное в таких делах — конечный результат. И, если бы можно было без особых трудов подобрать к случаю стишок соответствующего оттенка, то чего корячиться — раскрыл томик с классиком, авторитетом, выучил — и — вперёд. Можно даже для веса фамилию классика присовокупить: — А, знаешь, мол, что по этому поводу писал Инка Гарсиласо де ла Вега? У первокурсницы филфака в этот момент должны естественным образом ослабеть колени.
Но у классиков необходимых к случаю стихов — раз–два — и обчёлся. Конечно, какую–нибудь девушку можно зацепить, взятыми наугад:
Я писал, что в лампочке — ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
Вещь обретает не ноль, но Хронос.
Ну, такая девушка, если и найдётся, то одна на миллион. И нет никаких гарантий, что она, сняв очки и прищурившись, не посмотрит на вас, как на идиота, когда после таких стихов вы обратитесь к ней со своим примитивным половым влечением, о чём собственно, и говорится дальше в тех же стихах Бродского: