Собирались они без пятнадцати восемь утра. Мелочь залезала в уши, в нос, устраивалась в складках кожи. Крупные, пожилые клопы, старались занять места на груди, животе и шее.
В клопах Клим чувствовал себя, как в костюме.
В восемь они начинали сосать. Наивно и доверчиво, как маленькие дети. Клим с любовью смотрел на их раздувающиеся животики и спинки и дышал ровно и спокойно, чтобы какой–нибудь, не в меру бойкий, пузанчик, не свалился и не закатился в какое место с угрозой для своей жизни. Климу было приятно, что клопы его не боятся, и что всех их выкормил он сам. А когда–то их была только пара…
Клим лежал, кормил, и вновь, в который уже раз, молча, возмущался: ведь до всего самому пришлось доходить! Что ни книга, то «хлорофос», «дихлофос»…Убить — дело нехитрое. Ты вот попробуй, воспитай!
Когда клопов стало побольше, и Клим перестал различать их и давать всем клички, он под микроскопом провёл исследование клопа, который всё же умер. От сердца отлегло: не голод, не плохое обращение явились тому виной, а неизлечимая болезнь. Долгие месяцы Клим наблюдал за клопами, изучал их образ жизни. Однажды он пришёл к мысли, что клопы — разумные существа…
Клопы насосались и стали разбредаться по квартире. Ими овладела сонливость. Засыпали — кто где. Клим не обидит, они знали.
Климу выломали дверь, забрали в сумасшедший дом, а клопов потравили. Их выметали веником и набрали четыре ведра.
Клим пережил большое душевное потрясение, когда узнал о гибели своих питомцев. По ночам он вскакивал, надевал смирительную рубашку и кричал: «Не смейте, не трогайте! Гады!!!»
И плакал беззвучно, безутешно, уткнувшись в широкую спину санитара, мастера спорта.
Во поле берёза стояла. Кудрявая и — там — люли–люли. Впереди была целая жизнь. Неизвестно, какая, но, наверное, прекрасная. Такая, что, когда это прекрасное представлялось, то захватывало дух. Впереди было лето. Берёза оделась в яркие зелёные листочки, нацепила серёжки. Прошёл майский дождь, с молниями и громами. Как было хорошо, как здорово подставлять под него ствол и молодые гибкие ветки, как было прекрасно промокнуть в этом дожде! Разряды молний вспыхивали, искрились между веток, от них было щекотно и радостно. Теплый ветер потом приласкал, подышав на каждый листочек, высушил берёзку. Она приосанилась, вдохнула чистого послегрозового воздуха — глянцевые листочки зашелестели. Что–то должно было произойти. Ну, не сейчас, но — вот–вот. Уж летом — непременно.
И пришло лето. И в поле берёза стояла такой красавицей, что ни в сказке сказать, ни — пером описать. Зелёные локоны ещё более распушились, сквозь наряд просвечивало нежное белое берёзкино тело. Заметно было издали. И кто только ею, стройной, зеленокудрой, не любовался!