На снегу розовый свет... (Дунаенко) - страница 76

Женщины стали… влюбляться в меня. В меня, в бесплатную проститутку. Чем больше я изощрялся, чем причудливее случались мои фантазии, тем сильнее крепла эта самая женская любовь.

Женщины подкарауливали меня на улице, разыскивали на работе, они писали мне письма таким слогом, что позавидовал бы сам Пушкин. Слогу. Мне. Если бы увидел этих женщин.

Я помню, как убегал от одной из них по Ленинскому проспекту. Воздушная леди в вечернем платье, прямо с концерта, — она бежала за мной следом, споткнулась, упала в пыль и кричала, кричала в истерике моё имя. Но… Ноля Элевич… У меня пропала… любовь. Любить я разучился. Этот Божий дар ушёл от меня.

Да, Ноля Элевич, Вы сделали из меня классного мужчину. Самца. Мне было достаточно увидеть женщину. Любую. И я готов был к тому, чтобы проработать с ней любой учебник единоборств между полами. Но от меня ушла любовь. Я видел, как в муках корчились вокруг меня влюбившиеся в меня женщины, но не испытывал к ним никаких чувств. Никаких. Сердце застыло у меня. Очерствело. Возможно, его не стало совсем.

Я перестал улыбаться, я позабыл, что такое счастье. Ведь счастье — я ощутил и понял это запоздало — счастье — это любить самому.

«…Если имею дар пророчества, и знаю все тайны, и имею всякое познание и всю веру, так что могу и горы переставлять, а не имею любви, то я ничто. И если я раздам всё имение моё и отдам тело моё на сожжение, а любви не имею, нет мне в том никакой пользы.

Любовь долготерпит, милосердствует, любовь не завидует, любовь не превозносится, не гордится,

Не бесчинствует, не ищет своего, не раздражается, не мыслит зла,

Не радуется неправде, а сорадуется истине;

Всё покрывает, всему верит, всего надеется, всё переносит…»[2]

Любовь… И это чувство ушлю от меня. Я вспоминал прекрасное время, когда неделями выглядывал в скверике знакомый силуэт, когда эти неземные создания, эти невыносимо возвышенные существа женщины, смеясь, проходили мимо меня, а мне было больно и сладко. Когда я страдал от безответного чувства — оказывается, это прекрасно, от этого хочется умереть, но для этого хочется жить…

Будьте Вы прокляты, Ноля Элевич. Будь проклят Ваш талант и Ваша медицина. Я знаю, что Вы снова можете всё вернуть на свои места. Вы можете вернуть мне мою слабость, но… что–то сделалось с моей душой. Там что–то надорвалось и треснуло. Я не смогу больше быть прежним.

Наверное, я когда–то сам сделал свой выбор, и Вы подыграли Дьяволу…»

июнь–сентябрь, 1996 г.

КАЗАНОВА

Врал ты мне всегда с три короба,

Врал ты, врал ты, враль ты…

Поезд мчался сквозь жар пустыни. Верблюды стояли величественно возле своих верблюжьих колючек, на поезд внимания не обращали. Жевали. Не видно было из окон вагонов ни змей, ни ящериц. Изредка стада баранов обозначали менталитет.