– Выжили из собственной квартиры, – говорили за спиной.
Велуня мгновенно вспыхивала и отвечала обидчикам:
– Как вам не стыдно! Я сама ушла, по собственному желанию. Злые вы! – гневно отчитывала сочувствующих и не понимала жалостливых взглядов и сокрушенных слов:
– А ты добрая.
Чему сокрушаться? Разве можно доброту в укор ставить? Да и особенного в ней ничего нет – в ее доброте. Вот если бы о чужих детях так заботилась, о незнакомых людях пеклась, тогда да, тогда, наверное, и можно было бы искать в этом что-то удивительное. А так нет. Все обыденно, так, как должно быть. Как должно быть у всех. Как должно быть у каждого. Забота о своих родных в каждом движении, в каждой мысли, в каждом вздохе. У Пашки семья – им простор нужен. Маленький Петруша вот-вот поползет. А останься Велуня в квартире, пришлось бы угол выделять, шкафом комнату перегораживать: ну, куда это годится? Да и сама чем не выиграла? Так был бы угол, а теперь все-таки комнатушка. Казенная, конечно, но жить можно.
– Ох, и дурочка, – пеняла бывшая соседка Нинка. – Кто ж метрами разбрасывается? – Сама девушка занимала в коммуналке аж две отдельные комнаты. В одной доживали век свекровь со свекром (доживали потому, что Нинка, ни капли не стесняясь, любила порассуждать в их присутствии, как замечательно все переделает и переставит, когда «старичье, наконец, преставится»). Велуня стариков жалела. Всякий раз, появляясь в квартире, стучала в их обшарпанную дверь, заводила нехитрый разговор и так, между делом, выметала мусор, протирала окна, потом бежала на кухню, заваривала ароматный чай и, возвратившись с чайником, вытаскивала из авоськи кулек с домашними пирогами. Старики смущались, отнекивались, даже пускали слезу, а Велуня улыбалась и выговаривала строго:
– Ешьте, ешьте! Еще горяченькие. Моим троглодитам ни за что всей стряпни не одолеть. Какое счастье, что вы тут живете! Ну, что бы я без вас делала?!
И каждый раз после этих слов лица стариков светлели, слезы высыхали, а глаза начинали гореть тем особым сиянием жизни, которое появляется, когда понимаешь, что нужен кому-то.
– Спасибо, доченька! – говорили соседи, а Велуня смущалась:
– Ну, какая доченька? Я так, по-соседски. А доченька – это она, Нина.
Та набеги не одобряла:
– Балуешь их! Жалеешь!
– Жалею, – отзывалась Велуня. – Одиноко им.
– Ну да. В магазин вдвоем, во двор на скамейку вдвоем, на кухню вдвоем, к радиоприемнику тоже вдвоем. Одиноко? Это мне одиноко. Все одна: стираю, глажу, готовлю, за внуком их говно подтираю. Как же, одиноко им!
Велуня никогда не напоминала, что внук стариков приходится Нинке родным сынулей, вздыхала только и говорила: