«Ну и фрукт», – удивилась Полина. Лысый со скорбным пафосом попер дальше о том, что ребенок в семье гения коммунизма умер без лекарств, закончились деньги… Полина обмерла: утром она присматривала за малышами Риммы Осиповны, еще полна была их смеха и лепета, а тут в воображении нарисовалось страшное. «Сволочь твой Маркс», – сказала Полина лысому и выключила телевизор. С тех пор она тайно возненавидела коммунизм, как свою фамилию, и начала мечтать о жизни не в коммуналке. Полина мечтала о большом уютном доме с летней мансардой под стеклянной крышей. Мечтала жить без приказов и вмешательств в ее семью, и чтобы не застили небо ее детям звезды Кремля, и невозбранно бы пела она в концертах запретные «мещанские» романсы, а ее муж, красивый мужчина с красивой фамилией, разделял бы эти принципы. Но на слове «муж» мечты спотыкались. Не видела Полина вокруг себя мужчин, способных удовлетворить ее запросы, и тревожилась, что останется на бобах.
Пара друзей из Иркутска пригласила Полину погостить. Сокурсница написала, что с таким голосом, как у нее, не следовало бы прозябать на периферии.
Хотелось обсудить вероятный переезд с Изой, но та до ночи пропадала на работе: приближался столетний юбилей Ленина. Дом культуры, куда Изу приняли методистом, репетировал к великой дате сводный смотр коллективов самодеятельного искусства городских организаций и предприятий. Фестиваль обещал стать всеохватным и грандиозным. Полина сама участвовала в юбилейных концертах, но предложила Изе посильную помощь и, занимаясь с сольными певцами, незаметно вошла в клубную фестивальную круговерть.
В ДК пожаловали инструкторы обкома и горкома. Обкомовский инструктор мучил худруков с утра до вечера, лез к сценаристам, мешал оформителям и часами висел на телефоне в приемной директора, обзванивая руководителей фабрик и заводов. «Опя-ять?!» – стонали они, мечась между идейно-сценическим ростом рабочих и выполнением производственных планов. Инструктор холодно отвечал, что отказ от творческого участия в священном празднике подобен его саботажу. Флагманы промышленности обреченно снимали со станков «на песни-пляски» во всем талантливый ударный авангард.
Номера готовились в лихорадочной спешке. Инструкторы носились как угорелые, сотрудники политотдела плохо соображали из-за хронического недосыпа. Все полагались на ответственность друг друга, поэтому в утвержденную программу попал отрывок непроверенной восточной драмы. В предисловии к ней говорилось, что ленинские идеи равноправия ликвидировали дискриминацию женщин, чьи права были жестоко подавлены в условиях мусульманского патриархата. Фрагмент представляла бригада обувного цеха кожевенной фабрики.