Маленькая старушка крутила на сцене деревянное колесо самопрялки – незатейливого прядильного станка. Подросток с ложками за поясом подбежал к Николе, взял его за руку и повел к своей стайке. Бронзово-смуглый среди белолицых и рослых, Никола казался эбеновой статуэткой, озаренной свечами канделябра…
Иза всегда восхищалась Ксюшиным пением и от ее коллектива ждала чего-то необычного, но не предполагала, что этот «театр одного зрителя» так сильно ее взволнует. Нет, не взволнует – потрясет.
Высокий зачин подхватили вторые голоса, спустились с низкого неба третьи, примкнули остальные – кто задушевно, кто с показной ленцой, кто с размахом. Тут Иза и удивилась обилию подголосков и стихийных, внахлест, междометий: «Ой да ты ля… ты ля-а-э-ти, ветер-птицэ-э-э (ляти!), не в мое гнездо-о, ой да, по-над полем а-а-аржанэ-э-эм!» Певуны играли словами, как костяшками, подкидывали к бабкам слов побочные слоги, подбивали, подстреливали, чувствуя песню во всех тонкостях изнутри и слыша в полном объеме. Вокруг теноровой подводки, в согласии с основной партитурой выплеталась чудесная вязь… и вот оно… вот! – прояснилась загадка поразительной легкости, с которой Ксюша вошла в мир джазовых импровизаций, в чужой, нервно пульсирующий ритм. Стала понятна и странная фраза, оброненная ею однажды: «Семейские по одному не голосят».
Они шли в ссылку и голосили… пели. Пели и думали семьями, душами в унисон, как дальше им жить. Отсюда и навык торить согласную дорогу песни из отдельных, но не вразнобой троп. Глубинные звонцы генов доказали правоту науки доктора Кнолль: Ксюша услышала и выпестовала в каждом то, чего в нем другие не слыхали и сам он не знал. Да и сама она, наверное, не сразу поняла, что вместе с пленительным голосом, нередким в ее фамилии, ей достался оркестровый слух деда. О старике рассказывали, что останавливал пением на дороге поезд ярмарочных подвод. Взыгравшее во внучке наследство и теперь уводило за собой в песню души.
Иза не могла сосредоточиться на выступлении детей. Невероятное многоголосье все еще звучало в ушах, перебивая задорные райки. А дети честно старались угодить гостье. Для нее взбивал мелкие кудри балалаечный наигрыш, для нее рассыпалась по плечам и коленям ложкарей кастаньетная дробь.
Ксюша взглянула вопросительно, и пришлось изобразить восторг. Полыхнули липовые яхонты и галун поясов, под взвихренными сарафанами замелькали крепенькие девчоночьи икры – грянул хоровод. Парни ударились вокруг волчком, колесом… и без остановки вращалось древнее колесо самопрялки! Не оно ли вызвало эту сверкающую круговерть?!