Мысль у меня возникла сразу – как вспышка в голове!
– Мам! Давай его найдём!
– С ума сошла?
– А что? Такая любовь не проходит! Наверняка он тебя всю жизнь помнит… ждёт! Этот военный красавец легкомысленный какой-то был! А Игоряшка – он из серьёзных, из преданных!
– Перестань. Домики эти деревянные все посносили.
– Так и дали квартиры где-нибудь там же, на «Аэропорте». Ты его фамилию-то помнишь?
– Долгуничев.
– Я по горсправке найду.
– И что мы с ним будем делать?
– Как? Ну… встретитесь… это… детство вспомните. То, сё.
– Я очень ценю твою заботу, но лучше бы ты дала мне полежать.
И мама опять решительно отвернулась к стенке.
Я довольно быстро нашла и его адрес, и телефон. Он жил на той же Красноармейской. Только теперь в пятиэтажке.
– Мам! Давай позвоним!
– Отстань от меня.
Я подсела к маме на диван, взяла телефон, набрала номер. Трубку взял мужчина:
– Алё?.. Алё! Кто это? Фу!
Я положила трубку.
– Мужской голос.
– Ну и что?
– Ты бы хоть послушала – тот или не тот. А то, может, какой другой Долгуничев.
Я опять набрала. Он опять взял:
– Алё?
Я быстро сунула трубку не ожидавшей этого маме, надеясь на её растерянность. Когда человека застигаешь врасплох, он не сопротивляется. Но мама стала трубку отпихивать. Несколько мгновений длилась эта молчаливая борьба. Я настойчиво совала ей трубку, она мою руку отталкивала, жестикулировала и ругалась без слов, но, наконец, сдалась. Любопытство взяло верх, и она поднесла трубку к уху.
Мужчина переживал на том конце:
– Кого вам? А?.. Алё?
Наверное, ему давно никто так романтично в трубку не молчал. Он терпеливо подождал, потом отключился. Послышались короткие гудки.
Мама сидела на диване и слушала эти гудки.
– Ну? Что? Он?
– Вроде он… Лен, откуда я знаю? Тридцать лет прошло! Тогда молодой голос был. А сейчас какой-то хриплый, старый.
– Ну… а… Интонация? Интонация-то осталась? Его?
– Алё да алё! Какая там интонация?
И всё-таки какой-то росточек любопытства я в маминой душе прорастила, потому что на другой день она вдруг сама заговорила об Игоряшке. Ни с того ни с сего.
– У него школьный ансамбль был. Они «Мучу» здорово играли. Репетируют во дворе, а девчонки из школьных окон гроздьями на перемене вываливаются: «Игорь, сыграй «Мучу»!» Он не обращает никакого внимания. Тогда Верка Мишутина сообразила: «Игорь, Катя просит!» Я на неё разозлилась, потому что ничего я не просила. И не нужен он мне был сто лет. Но сердце-то замерло – вдруг не заиграет? Отомстит – за всё моё пренебрежение – опозорит перед всей школой! Но тут они грянули «Мучу», и я успокоилась. И опять стала гордой и непреклонной.