Самыми близкими моими друзьями в последние годы были те люди, общаясь с которыми я нравился, в первую очередь, себе, и с наслаждением слушал собственный голос. Увы, один из этих друзей скоропостижно скончался, а второй сразу же после похорон первого продал квартиру в нашем городе и переехал в Петербург. В России это нечто вроде рефлекса – если проблема выглядит нерешаемой, значит, нужно переезжать в Петербург. Я, как психолог, несколько раз имел дело с такими случаями, и должен сказать, что многим Петербург помогает, как вовремя принятое лекарство.
Потеряв обоих своих близких друзей, любой человек, привыкший к заместительной терапии, поневоле начнёт общаться с неблизкими. Я стал чаще видеться с Лидией и её нынешним мужем Сергейкой. Это не я так его зову, конечно – Сергейка. Прозвище подарила ему Лидия – любопытно, что дочерей своих она всегда называла Софьей и Валерией даже в раннем детстве, когда они совершенно точно были Сонечкой и Лерочкой. Да и своё собственное имя Лидия сокращать не любила – никому из приближённых людей даже в голову не пришло бы звать её «Лидой» или, хуже того, «Лидусей». Нарушителей повторно в дом не приглашали.
Сергейка был невысоким, даже чуть ниже меня – а я, как все поняли, не из крупных мужчин. Но в отличие от меня муж Лидии выглядел хорошо задуманным и крепко сколоченным: так твёрдо стоял на ногах, что они могли казаться прибитыми к полу. Сергейка был успешным коммерсантом, любил вкусно поесть, и терпеть не мог всяческих неясностей – однажды мне посчастливилось попасть вместе с ним и Лидией на премьеру фильма французского режиссёра, классика новой волны и большого любителя подразнить зрителей. Неожиданные звуковые эффекты, обнажённое тело, снятое с непривычного ракурса, перескоки во времени и в пространстве, а то вдруг, вообще, кажется, что плёнка оборвалась, и «кина не будет». Сергейка одним из первых покинул зал после эпизода, где главный герой довольно долго сидел на унитазе. Справедливости ради следует заметить, что люди уходили с того сеанса целыми рядами. В конце концов, в зале остались лишь мы с Лидией, и ещё одна упрямая пара на заднем ряду, – они так громко черпали попкорн из ведёрка, как будто там кто-то грузил лопатами гравий.
Сергейка уходил и со спектаклей Виктюка, и с малоприличных, по его разумению художественных выставок – ждал Лидию под дверью, возмущённо надувая щеки. «Искусство должно быть понятным и добрым» – эти Сергейкины слова я никогда не повторяю при Лидии, но вспоминаю с огромным удовольствием.
Лидия же проявляла царственное великодушие – она считала, что «художнику нужно дать высказаться до конца», и просила для себя в кинопрокате не просто фильмы, а чтобы подумать. Сергейкину нетерпимость она воспринимала спокойно – судя по всему, они соответствовали её крайне сложным стандартам. Ну и потом, Лидия, в отличие от многих других своих ровесниц, сознаёт, что уже не так молода и красива, как прежде, и что все усилия её косметологов с тренерами приводят к эффекту хрущёвки, где установлены стеклопакеты. Это в прошлом она могла позволить себе крутить романы с двумя своими будущими мужьями одновременно – а потом оставить их последовательно, одного за другим, как шахматист бросает короля в знак проигранной партии. Мужья были полностью дезориентированы, и несколько месяцев пили вдвоём – то на одной, то на другой кухне звучали тосты: «Чтобы нам больше никогда не видеть эту женщину!» Лидия одинаково легко бросала мужчин и надоевшую работу, но при этом всегда оставалась надёжным другом и удивительно нежной матерью.