– Похоже, как случайно наткнёшься на ветку, – любезно пояснил Нечётный, для него это был какой-то невероятный всплеск откровенности. Потом он прямо у двери полез к Лолотте за этим самым, нетерпеливо задирал юбки, как мальчишка, который распаковывает подарок – а в спальне-то её ждал Чётный, который тоже пришел не разговоры разговаривать. Несчастная Лолотта сказала, ей пора уходить – они могут вот только если очень быстро, и прямо здесь, стоя: а в следующий раз пусть приходит в среду, в своё обычное время. Она держалась руками за дверь, надеясь, что всё пройдет скоро – и думая только об этом, вдруг неожиданно поймала такую долгую и горячую волну, что едва не крикнула об этом на весь дом. На прощанье Нечётный поцеловал её в щёку, но не спросил, куда делась родинка. И денег не оставил. Лолотта обмылась, как могла, холодной водой из чашки, потом вытерлась старой юбкой и пошла в спальню, где Чётный шуршал газетами и недовольно спрашивал, куда она подевалась?
– Сюзон приходила, – соврала Лолотта.
Чётный бросил газету на пол, она долго шуршала, оседая.
А наутро в дверь постучал почтальон – принёс письмо из дома, написанное кривыми квадратными буквами, похожими на покосившиеся ульи.
Оказалось, что мать умирает – и просит Лолотту приехать.
Она ведь не только не левом берегу не бывала. Она и домой, в предместье, так ни разу и не выбралась за все эти годы.
17
– Долго же ты к нам ехал! Мы думали, так и не выберешься! – Лидия обняла меня, и я, коснувшись её плеч, удивился тому, какие они, оказывается, мягкие. Она очень стройная, можно даже сказать, худая – но на ощупь её тонкие руки казались мягкими и тёплыми.
«Даже странно, что она живой человек», – сказала бы здесь моя бывшая жена, не любившая Лидию.
Мы познакомились в начале девяностых – Лидия торговала собачьими шубами на рынке, а я пришёл туда чтобы купить жене шапку-капор на день рождения. Жена мечтала о такой шапке – хотя на мой взгляд, это была на редкость уродливая модель, превращавшая женщин в чудищ с огромной мохнатой головой. Но жену моё мнение не интересовало: она просто хотела капор, и чтобы обязательно – с бомбошками на шнурках.
Был январь, холодный и ясный. Торговки приплясывали на месте, закрывали носы варежками и потом отплёвывались от клочков пуха, попавших в рот. Когда я появился в меховом «ряду», женщины буквально напали на меня, и каждая тащила к своим шубам и шапкам, распятым на плечиках. Мех трепетал на ветру.
– Ондатра, нутрия, норочка? – заискивали торговки. У одной из них губы от холода были такими синими, как будто она съела ведро шелковицы. Руки, которыми она пыталась меня ухватить, не согревались даже в варежках.