Детство выпало отцу такое голодное, что он так за всю жизнь и не мог наесться – другой человек на его месте давно раздался бы лишней массой во все стороны, но папа оставался поджарым, стройным, быстрым. Он постоянно был в движении, терпеть не мог, когда «лежат без дела» и жил бы ещё, наверное, лет тридцать, если не больше, как вдруг за ним пришла смерть. Шальная какая-то смерть – напала без объявлений, не предупредила болезнью, даже знака не подала. Как будто шла, возвращаясь, от соседей – и заглянула к ним в квартиру между делом.
Папа только что вышел из ванной, полотенце повесил как всегда, на дверь – просушивать. Лёг на диван, – а ведь не лежал никогда, им бы с мамой, обратить внимание! – и сказал вдруг:
– Плохо мне что-то, Наташа.
Смерть топталась в дверях, думая, – то ли снять обувь, то ли так пройти?
– Может, «Скорую» вызвать? – спросила Викторию мама. Маруся в дальней комнате плела бисерный браслет – она без конца что-то плела, вязала, мастерила, рисовала, просто спасу не было от всех этих поделок, милых, но бессмысленных. Виктория лежала (она-то не считала это за грех) с книжкой на софе.
В общем, они с мамой слишком долго думали, и когда вызвали, наконец, Скорую, было уже поздно. Толстая, шумная, решительная врачиха выгнала из комнаты Викторию и заплаканную маму Наташу. Маруся ничего не понимала. Браслет был уже почти готов, мама, посмотри! Иди сюда! Бабуля! Да где вы все? А это кто?
Шумная врачиха выплыла из комнаты, от неё резко пахло духами. Папа умер в комнате с чужой тёткой: она проводила его, это лицо он видел перед собой в последнюю секунду – а не свою ненаглядную Наташеньку, и не дочку Викторию, для которой был в жизни всем сразу.
Духи-то какие мерзкие, правда, что душат.
Им бы оттолкнуть эту тётку, всё равно не сумевшую спасти папу. Броситься в комнату, зарыдать, взять за руку, проводить по-человечески. Не бойся, смерти нет!
Им бы раньше спохватиться – вдруг прислали бы другую бригаду, где, по совершенно случайному, счастливому совпадению дежурил какой-нибудь гений места, волшебник и реаниматолог Лев Львович Львовский. Он тут же понял бы, какое дать лекарство, куда поставить укол – и папа открыл бы глаза, и снял бы через несколько часов высохшее полотенце с двери, потому что был аккуратным во всём, а прежде всего – в мелочах.
Умер он на полу, потому что тётка-врач и её помощник, серьёзный строгий мальчик, сняли папу с дивана и пытались выгнать из него смерть какими-то манипуляциями, для которых нужно было лежать на ровной поверхности.
Так, на полу, он и остался лежать, а сверху тётка-врач прикрыла его скатертью – потому что ничего подходящего рядом не оказалось, вот она и стянула скатерть со стола. Льняную, с васильками.