Шаг убыстрялся, переходил в бег. Сердце рвалось из груди — не хватало дыхания. А тут еще нещадно било солнце. Соленый едучий пот застилал глаза и лицо. Из почерневших, растрескавшихся губ сочилась кровь и смешивалась с горьким потом. От жары, остервенелой и одуряющей, пухли мозги. Мысли становились вязкими и вялыми. Они лениво и больно шевелились в голове. Сколько раз думалось: сил больше нет. Остановлюсь, упаду и никогда не встану. Через пять минут, через три, вот сейчас — сию минуту. Но ноги, подчиняясь общему ритму, команде и еще чему-то непонятному, несли вперед. Проходила минута, и три, и пять, и десять, а ты бежишь и бежишь.
Кто-то не удержится, выдохнет:
— Да мы пушкари или пехтура?
Сразу же в ответ сухой и резкий, как щелчок пистолетного выстрела, голос старшины:
— Разговорчики! Прибавить шагу!
Тяжко, ох как тяжко было Максиму Соколенку. После долгого лежания в госпитале он еще не окреп по-настоящему, не набрался сил. Но когда мы, видя, как его на марше начинало шатать и качать из стороны в сторону, предлагали, отдать нам винтовку и скатку, ранец и противогаз, он наотрез отказывался: «Нет, не отдам. Выдюжу». Яростно сжимал зубы, раздувал ноздри и бежал.
В субботние дни и в те самые часы, когда на огневой позиции у нас заканчивались занятия, на дороге, бегущей и от Баин-Тумэни на Тамцак-Булак, мы замечали всадницу. Мы ее ждали. Даже создали своеобразный ритуал встречи. Разведчик, стоящий на батарейном командном пункте, обычно подавал команду:
— Воздух! Катюша летит!
Команда о воздушной тревоге была вольной, не уставной, шутливой. И разведчику это не ставили в строку. Потом, после встречи, девушку провожали песней — песней о Катюше. Нередко и ее голос, привольный и степной, вплетался в наши мужские грубые голоса. В песне каждый из нас изливал тоску о той далекой подруге, которая
Выходила, песню заводила
Про степного сизого орла,
Про того, которого любила,
Про того, чья письма берегла.
Никто не мешал Максиму встречаться с Катюшей — ни командир отделении сержант Ласточкин, ни строгий старшина Гончаренко, ни даже сам командир батареи. И даже вроде бы помогали, когда эта возможность представлялась. Сколько раз при появлении на горизонте Катюши мы оказывались свидетелями такой сценки.
— Красноармеец Соколенок! — вызывал сержант Ласточкин. — Ко мне!
— По вашему приказанию красноармеец Соколенок явился.
— Возьмите телефонный аппарат, катушку и проверьте линию связи до наблюдательного пункта.
Надо было видеть благодарный взгляд связиста, чтобы понять его чувства. Соколенок лихо бросал руку к виску и по-уставному чеканил: