Позднее, когда Ванчарай, «смывая позор», стал мотаться по степи — вчера его видели на ферме, сегодня — у чабанов, завтра он собирался к табунщикам — кое-кому показалось, что человек только и живет работой, горит ею. Животновод однажды даже предложил отметить Ванчарая за его радение и старательность. Но сухарь-председатель, выслушав животновода, лишь неопределенно хмыкнул:
— Поживем — увидим.
Осень стояла долгая, ветреная и бесснежная. Овцы, хорошо нажированные летом, стали быстро терять упитанность — от водного голоданий. И только в самом конце ноября выпал небольшой снег. Чабаны облегченно вздохнули. Но начало зимы не обещало ничего хорошего: по степи заструилась тугими жгутами, потекла сухая снежная пыль и ударили сильные морозы. Начался падеж овец.
Тревога усилилась, когда ни с того ни с сего подохли две стельные коровы на молочной ферме. Здесь-то «безводное голодание» было совсем ни при чем, как ни при чем были и морозы с ветром: вода под боком и в холодные дни коровы содержались в помещении.
Ветеринар Ванчарай, составляя акт на павших коров, указал причину гибели животных: от перекорма. Пастух и доярки пытались протестовать, но их протест не был принят.
— Что вы с наукой спорите? — спросил животновод.
— Не с наукой, а с Ванчараем.
Поверили заключению Ванчарая. Пастуха и доярок наказали.
Но самое худшее ждал© впереди. Начали болеть лошади, сведенные в специальный табун, — отборные скакуны. Их готовили для пополнения конно-механизированных частей Советской Армии, действующих на фронте.
Председатель, побывав на многих чабанских стоянках, заехал к табунщику Найдану. Впрочем, Самбу никогда не проезжал мимо стоянки табуна скакунов. Недавний конник, он любил лошадей особой любовью кавалериста и понимал в них толк. Еще в юности, работая табунщиком в государственном хозяйстве, Самбу был лихим наездником. Ему довелось в те годы объездить не один десяток полудиких табунных жеребцов. Самбу и сейчас носит метку того времени — шрам от надбровья до нижней челюсти.
…Начинался буран. А в буран, известно, у всего табуна — одна безумная голова. Самбу услышал исступленное ржание коней. Звери ли табун напугали, буран ли погнал их — неизвестно. Только все это плотно сбитое лошадиное скопище сейчас мчалось на крутояр речки.
На миг представилось жуткое зрелище: лошади валятся с высокого обрыва, ломая себе шеи, ноги, позвоночники, и глыбами мяса застывают на речном льду…
Самбу вскочил в седло и ринулся наперерез табуну. Успел врезаться в голову, в самую гущу… Кричал, хлестал длинной плетью по разъяренным мордам. Кони вставали на дыбы, сцеплялись друг с другом и поворачивали от обрыва.