Все в комнате взволнованно зашевелились.
– Она проснулась? – спросил я. Женщина ответила медленным покачиванием головы.
– Я думаю, что для начала вам надо, вероятно, идти к ней одному. Палата не очень большая и в ней много аппаратуры. И… учитывая состояние, в котором ваша жена… я не уверена…
– Я понимаю, – выпалил я, прервав ее, прежде чем она успеет сказать лишнее в присутствии Хоуп.
Я наклонился и прижал к себе дочь.
– Милая, ты не возражаешь, если побудешь здесь с классным дядей Стюартом и тетей Хизер, чтобы я смог проведать маму?
Она подняла голову, чтобы посмотреть на меня.
– Он богатый, папа, а не классный.
Стюарт просто усмехнулся.
– Да, тыковка, и такой тоже. Ничего, если я ненадолго оставлю тебя?
Хоуп кивнула и улыбнулась так, словно хотела сказать: «Я буду в порядке, папа».
Я двинулся следом за медсестрой по длинному коридору. Мы прошли через двойные двери, которые открывались автоматически, миновали группу медсестер реанимационного отделения, которые толпились за стойкой, а затем на цыпочках вошли в тускло освещенную палату Анны.
Первое, что привлекло мое внимание, куча разных устройств, которые окружали ее кровать. Здесь стояли мониторы всех форм и размеров, каждый из них гудел и периодически мигал; были респираторы, кислородные трубки, различные провода и кабели, графики и столько капельниц, сколько я никогда не видел в своей жизни. В центре всего этого лежало то, от чего я похолодел, – тело человека, которого я не узнавал.
– Это не моя жена, – прошептал я. Медсестра перевернула блокнот.
– Анна-Лайза Брайт?
– Аннализа, – поправил я. – Но это не она.
– Ну, вы должны понимать, она находится в очень тяжелом состоянии. У нее сильные отеки. Но это она.
Я лишь покачал головой. Человек, который лежал на кровати, совсем не был похож на Анну. Лицо налито кровью, особенно с левой стороны, где распухший глаз был полностью закрыт. Голова забинтована толстыми стерильными повязками, а та часть черепа, где было проведено вскрытие, выбрита до самой кожи. Нос и губы в синяках, бесформенны от отеков. Чуть ниже мочки уха и до середины щеки проходила неровная линия швов. Одно предплечье было туго забинтовано, а на другой руке ниже плеча были видны яркие порезы.
Я сделал пару шагов вперед.
– Нет, я так не думаю.
Втайне я молился, что прав и что это просто какая-то ошибка, свойственная большим больницам. Может быть, Анна сейчас дома и беспокоится, где ее муж и дочь провели всю ночь.
– Я не вижу кольца на пальце.
– Они были вынуждены срезать его, – объяснила медсестра. – Его надо было убрать при таком отеке руки. Оно лежит в полиэтиленовом пакете на тумбочке.