— …дурью маешься. Вот, — Еська отступил, пропуская огненный шарик, каковой, в отличие от прочих, мною сотворенных, и не подумал в грязюку плюхаться. Он вился осою, то подлетая ближе, к самому Еськиному носу, то поднимаясь над головою… — А говорила, что не получается!
Еська произнес сие и руку выставил.
Зря эт он.
Шарик загудел. Затрещал, а после как рассыпался искрами…
— Твою ж…
Тихо было на поле.
Безлюдно.
А жаль, Еська так матерился — соловьи заслушались бы. А мне совестно сделалось… но я ж не просила его за огневика рукою хвататься! И вовсе… сам виноватый!
Но все одно совестно.
— Больно?
Еська глянул исподлобья и ничего не ответил. Руку рукою обнял, баюкает. А мне… что мне сказать-то?
— Вышло, да?
Он тяжко вздохнул.
— Вот за что мне этакое мучение, Зослава, а? Чем я Божиню провинил…
— Сам полез.
— Я ж расшевелить тебя хотел… а еще, чтобы ты голову, наконец, включила. И думать начала.
— Про экзаменации?
— И про них тоже, — Еська руку протянул. — На вот, лечи теперь… но экзаменации, чую, проблема третья. Пока в твоей голове сердечные разлады, наукам там места не хватит. Поэтому начнем…
Кожа на руке покраснела, пошла мелкими волдырями.
— Ты сама его выбрала, так?
Это он про Арея? От же ж… и тепериче не отцепится, а я и сказать ничего не скажу, потому как совесть мучит зело. Ожоги, они страсть до чего болючие. И лечить-то я умею, да больше мазями, нежели магией. И значится, ходить Еське с калечною рукою деньков пять.
— И значит, увидела в нем чего-то этакого… помимо смазливой рожи.
— Еська!
— Увидела, стало быть. Другая, которая поразумней, небось, старшего взял б. А что, он, хоть и рогастенький, зато царевич. И при деньгах. На золоте бы ела…
— …на серебре бы спала.
— Вот-вот. А ты от Кирейки нашего нос воротишь. Нехорош, стало быть, наследничек земель азарских…
Вот как у него выходит, что навроде и со смехом говорит, с издевочкою, а все одно всерьез.
— Хорош.
— Но не лучше Арейки?
Я вздохнула. Вот как ему объяснить? Не лучше. Не хуже. Иной он просто. Не по моей мерке скроенный. Выйди за такого и… да, жила б богато, боярынею, об чем мне бабка в кажном письмеце зудит, что комариха престарелая. Мол, где это видано, чтоб разумный человек золотой на медяшку сменял да еще и радовался… мол, Арей-то славный парень, и бабке он по сердцу, и верит она, что любит, да только одною любовею сытый не будешь.
Жить нам надобно.
И хорошо б своим подворьем…
…а хоть бы и тем, что царицею дарено. Но и его держать — денег уходит. Бабка-то о тратах писывала подрробне, по чем в столицах куры битые иль живые, зерно да мука, шерсть, пряжа. И все причитала, что с этакими ценами невместными того и гляди по миру пойдем.