Марьяна Ивановна говорила с укоризною, с сочувствием даже.
— Тебе повезло несказанно, что дым оказался не ядовит. А если бы вдруг отрава? Получил бы твой азарин мертвую невесту… хотя… — по губам Марьяны Ивановны скользнула улыбочка. Скользнула и исчезла, будто не было. — Что молчишь, Зославушка?
— Так не знаю, что сказать…
Не умею я со словами играться, как иные.
— Не знаешь… бывает… конечно, бывает… простой девушке такого жениха получить — удача великая… только если подумать, зачем азарину невеста-простолюдинка?
— Не знаю.
— И вновь не знаешь… никто не знает… ты, конечно, девушка видная. Кое в чем и завидная… но насколько? Обстоятельства, они имеют обыкновение меняться. Сегодня завидная, завтра и помеха… не слышала ты, небось, но азарину предложили боярыню Радомилу в жены…
И замолчала, вперилась взглядом в лицо.
А я… я вот… с чегой-то мне примерещилося, будто бы Марьяна Ивановна добра? С того ли, что прошлым разом она со мною беседу ласковую вела? Иль с того, что позволила в прошлое свое заглянуть?
Секреты открыла.
Приоткрыла.
И верно, лишь те, которые сама желала открыть.
Ныне-то я разумею, что мои силы урожденные — сущая безделица супротив опыту магического, коего у Марьяны Ивановны не одна сотня лет за плечами.
— Это Ильюшечки сестрица. Ей намедни пятнадцатый годок пошел. Конечно, маловата она для жены, а вот для невесты — самое одно, — продолжила Марьяна Ивановна, чаек прихлебывая. И чашечку держала так, аккуратненько, двумя пальчиками. Мизинчик оттопыривала.
Платье на ней богатое.
Ткань с переливами, скатным жемчугом расшитая, да цветами, да птицами.
На плечах шаль лежит пуховая, с кистями.
И глядится Марьяна Ивановна взаправдошнею боярыней.
— Конечно, приданого за девицей не дадут, но Кирей и сам богат без меры. Что ему золото? Но другое дело, что Радомила, как ни крути, царское крови. И брак с ней упрочит собственные его позиции. Не все азары стремяться с Росским царством воевать. Много найдется и таких, которые решат, что худой мир лучше доброй свары. Пей чаек, Зославушка. И вареньица возьми.
— Если б Кирей пожелал, я б ему перстень сразу возвернула, — только и сумела я промолвить. А Марьяна Ивановна вновь усмехнулася, дескать, глупости ты, девка, говоришь.
— Конечно, но…
Она отставила чашечку, провела пальчиком по жемчугам.
— Видишь ли, Зославушка, в верхах не принято помолвки рвать. Сказанное слово не возвернуть… это ж как признать, что ненадежно оно.
Киваю.
Чаек пью.
Думаю… пытаюся думать, поелику от мыслей ли, от дня нынешнего тяжкого, но в голове вновь гудение появляется.