Прислушался.
Просыпается… немного осталось и прорастет травой, зеленою да ершистой. Там и одуванчики раскроются, иные цветы. Волки не любуются цветами. Они их вовсе не видят.
А человеку можно.
Сейчас он не знал, кем хотел бы быть больше. Но в кои-то веки обе сути его требовали одного — движения. И Елисей подчинился. Сначала шагом, неловким, неуклюжим, потом — бегом… воздух холодный. Дождь начался.
И хорошо.
Грязь липнет к босым ногам, но он, Елисей, остановиться не способен. Он сам не понял, как вышел на тропу.
Один.
В кои-то веки — один.
И задрав голову, Елисей завыл. Он знал, что на клич его не отзовутся волки, но… пускай. Ему просто нужно было рассказать… Он стоял, взывая к богам ли, к людям, к стае, которая принала бы его, пока песня не оборвалась сама собой.
— Что, совсем тяжко, волчонок? — спросил кто-то.
И Елисей крутанулся на месте.
— Хвост ловишь? — со смешком поинтересовались.
Кто бы ни говорил, подходить близко он не рискнул.
— Поговорим?
Тень.
Всего-навсего тень, одна из многих, что оживают при полной луне. И эта — растянута, угловата. Нелепа с виду.
— А есть о чем?
Или не тень. Тени безмолвны, в отличие от людей, что способны притворяться. Толика магии, и вот уже нет человека, а есть… что есть?
— О луне? — предположил он.
Она?
Елисей закрыл глаза. Если подводят они, остается чутье. Он втянул воздух, по-весеннему горьковатый, холодный. Облизнулся, сглотнул, пробуя на вкус его.
Ветер.
Земля.
Камень холодный… камень хорошо хранит запах, если уметь искать. И нынешняя дорожка сохранила все следы, что Елисеев, что братьев, что азарина. Остальных, о которых Елисей знал, что за ними надо приглядывать.
— Или о людях? А может, — нынешняя тень была запаха лишена. Неправильно это. — А может, о волках? Ты бы хотел вернуться, а?
Не стоило с ней разговаривать.
Слова способны стать отравой, Елисей знает, но просто уйти он не мог.
— Хотел бы… — сама себе ответила тень. И вновь голос раздался с иного места. — Знаешь, я тоже многое… хотел бы…
— Ты?
Он?
Или… голос отвратительно безлик. Наверное, это должно взбудоражить, но Елисей был спокоен. Если говорит, то убивать не станет. Да и ему ли смерти бояться?
У тех, кто Елисею подобен, свой путь.
Вернется к Божине… к Моране… или поднимется звездною тропой на небо, как дед сказывал, к лунным полям, что полны дичью. Встретит мать. Или не встретит. Главное, что вновь станет собою, кем бы он ни был.
— Мы все чего-то да хотим… присядешь?
— А надо?
— В ногах правды нет.
— А где есть?
Елисей с сожалением открыл глаза. Луна висела низко, а все одно не достанешь. А тот жрец, который запер Елисееву суть и запечатал ее новым именем, он говорил, будто бы луна — вовсе не место, куда уходят души волков.