сад души моей ржавеет
моей совести осторожно
тихий ход осторожно пешеход
поскользнёшься пропадёшь
прямо в ржавчину
перемажешься – не отмоешься
не отмоешься – не отмаешься
а отмаешься – не отмоешься
Пьют всё и все: и мал и стар
из океана лужи и кастрюли
пьют сладостный познания нектар
невежества и веры пьют пилюли
пьют славу и любовь и лесть
и водку самогон и политуру –
всего на свете мне не перечесть
что можно пить и от ума и сдуру
куда не погляжу – повсюду пьют
взахлёб как жеребцы на водопое
пить – напиваясь – не перестают
пьют на пиру всемирного запоя
ну что же – пейте! вновь и вновь
прикладывайтесь ко всему что пьётся
лакайте всё что попадётся –
не пейте лишь чужую кровь!
Искус двуличия в двуногости
в сплошной двуполости людской
двурушничество из двуушия
и из двуглазья мир двойной
истоки раздвоенья явны
и каждый сам в себе Эльбрус
вам в этом я двустопным ямбом
двуликим Янусом клянусь
Крест заката золотистый
на паркете у окна,
светового волокна
вязь невидимо лучиста,
языки светил лизнули
сжатый злобою кулак,
небеса нас звезданули,
а за что? Да просто так!
Крест заката золотистый
расписал косой паркет.
Завтра жить возьмёмся чисто,
а сегодня – нет.
Две ненависти есть, одна – слепая:
в чём бед исток, не видит и не знает,
ломая и стреляя, и взрывая,
она причины зла не разрушает;
и есть другая – превратит в золу
тот корень зла, была бы лишь бумага,
она придёт и пригвоздит к столу
для созидания «Архипелага».
Он был один в толпе людской,
один за всех, но сам не свой,
не за себя и не в себе –
святой сподобился судьбе,
был среди нас, а не из нас,
ему зачтётся в судный час,
что Лихо тихо он сносил,
весь жизни яд когда вкусил.
А мир всё тот же… изменяясь,
он изменяет только нас,
от возмущённости измаясь,
молчим всё чаще, без прикрас,
всё реже хочется романов,
и всё милей покой диванов,
и как бы ни был плох режим,
всё солидарнее мы с ним…
мы изменяемся… вставляем
другие зубы и глаза,
и по-иному мы взираем
на произвол и небеса,
а мир всё тот же, тот же самый…
Живём, как всегда, живые живут –
как бессмертный люд.
Мы бессмертны – кварталы жилые
верят, что бессмертен квартирный уют,
что бессменна житейская скука,
что безмерна сует суета,
но бессилье восстанет без стука,
но страданье раздавит уста.
Мы бессмертны и, падая в ложа,
знаем точно – проснёмся с утра,
нас бетон наших стен не тревожит,
плоть беспамятством наша мудра.
Страшный суд никому не приснится,
и никто в холодном поту,
в содроганье не вспомнит десницу,
что карает всех не попусту.
Мы бессмертны, и верим мы свято:
не настигнет в постели нас рок,
крыши дома – защитные латы,
крышка гроба – родной потолок.