Я закатываю глаза.
— Не думай, что это все, я узнал еще кое-что.
— Но как?
Я теряю нить разговора, засмотревшись ему в глаза. Они зеленые и такие яркие, и я хочу смотреть в них, видеть, как они расширятся, когда буду входить в него.
— Эм… Наверное, будет лучше, если я не буду говорить тебе этого.
— А Дэнверсу ты сказал?
— Я поделился информацией, но не способом ее выяснения.
— И он не настаивал рассказать больше?
— Ему нужны мои кузены, и он готов заключить со мной «союз», только бы поймать их. Я не могу соблюдать все законы, но по сравнения с ними, я святоша.
— Будь осторожен. Я не хочу, чтобы тебя арестовали.
— Я тоже, но я не могу это просто так оставить. Они что-то затевают. Что-то крупное.
— Сделку?
Я качаю головой:
— Не думаю. У меня предчувствие, что это гораздо больше, чем сделка. Я думаю, что они собираются объединиться с другой преступной группировкой. Я поймал сильный кошачий запах у дома Гэрри. Запах котов-оборотней. У нас никогда не было союзников-кошек, но их запах и метки повсюду на территории моих кузенов. Я уверен, кузены не стали бы с этим мириться, если бы они не организовали союз.
Он хмурится, и мне нравится, как при этом морщится его нос. Черт подери, я так далеко зашел в общении с ним.
— Ты думаешь, твоя семья предаст котов?
— В их мире нет понятия «предать». Либо используй и убей, либо будь убитым. Я думаю, что они пытаются притвориться беззащитными и слабыми, чтобы потом неожиданно напасть и захватить для себя дополнительную территорию.
— Территорию?
Я не хочу больше ничего ему говорить не потому, что я клялся, что пока я не причастен к семейному бизнесу, не буду на них стукачить. А потому, что Сайлас выглядит безобидным и наивным. Он бы не прожил двух лет, как коп в моем ужасном мире, и он бы… нет. Просто нет.
— Полагаю, речь о крупном куске города, — объясняю я, — Но, чтобы там не намечалось, я должен остановить это, даже если это означает, что я должен присоединиться к кузенам.
С лица Сайласа исчезают все эмоции:
— Скажи мне правду. Ты участвовал в них бизнесе каким-либо образом?
Я трясу головой:
— Сейчас — нет. Но… Я был подростком и… — я отворачиваюсь, чтобы не видеть разочарования, отразившегося на его лице, — Я выполнял поручения для моего отца и дяди, и меня тошнит, стоит лишь вспомнить об этом, но когда мне исполнилось двадцать, я ушел, и с тех пор не помогаю им.
Я снова смотрю на него и вижу, что он поглядывает на меня с опаской. Я чувствую запах страха и гнева. Он не верит мне. Какого хрена я сделал, чтобы заставить его думать, что я буду работать с этими ублюдками?