— Кормилица, — ласково промолвил водитель, потирая цветастой тряпкой запотевшее лобовое стекло.
— Да уж! — отреагировал пассажир, намереваясь отдаться грустной радости от встречи с любимым городом. Потом, очнувшись, спросил шофёра: — А как насчёт комфорта?
— Что-что? — не понял таксист.
— Ты ж обещал содрать с меня рубль за комфорт!
— А тебе что — не комфортно? Давай про Ташкент расскажу.
— Я и без тебя его знаю.
— Тогда давай спою! А ты можешь покурить.
— Валяй!
— Щас, секундочку... сначала послушай мою сестричку, — с этими словами водитель открыл бардачок и нажал на кнопку кассетного магнитофона «Вега».
— Вот это да! А ты — богатенький Буратино, — пытаясь перекричать орущую Пугачёву, позавидовал Герман. — Я и за полгода на такой не накоплю. Да и с сестрой тебе подфартило!
— А то! — самодовольно ухмыльнулся «брат» Аллы Борисовны.
Видимо, обидевшись на самозванца, известная певица из бардачка сначала запела густым басом, потом истерически взвизгнула и затихла.
— Клять! Снова плёнку зажевала!
— Кто? Алла Борисовна?
— Да не, мля, это советское угрёбище! У брата «Сони» есть, но у него такой фигни не бывает.
— И ты бы себе «Сони» поставил.
— Куда мне! Брат официантом в «Голубых куполах» работает.
— Ну, тады ой! Звиняй, хлопчик, не по «Соньке» кепка! — С этими словами Герман, удобно примостившись на заднем сиденье, вытащил пистолет-зажигалку и громко чиркнул.
— Осечка! — констатировал водила. — Если хочешь стреляться — заплати и выйди.
— Ну ты деревня, это же зажигалка! — со снисходительным укором промолвил пассажир, затягиваясь сигаретным дымком.
Водитель обиженно засопел, снял дерматиновую восьмиклинку, оголив загорелую лысину, и, поглядывая на дорогу, начал высвобождать из магнитофона кассету. Герман, воспользовавшись паузой, принялся с интересом глазеть на мелькающие за окном пейзажи. Всё это ему уже было до боли знакомо: ровная пулемётная лента обрубков ветвистого тутовника вдоль дороги, изредка перемежающаяся пирамидальными тополями, бесконечные перепаханные поля, а за ними — синие горы на горизонте, скрывающие свои вершины в облаках.
— Всё... готово. Дома склею, и всё в порядке. Разве только пару раз икнёт, — подал голос вспотевший от двойной работы таксист.
— Кто икнёт? — не сразу вошёл в тему Герман.
— Да Пугачиха, мать её! Плёнку, говорю, склею, а на месте склейки она икать начнёт, — с этими словами водитель поднял кассету с бородой из спутанной магнитофонной ленты. На кассете линяло-торжественно стояло клеймо Шосткинского завода.
— Ты бы ещё наждачную ленту в свой магнитофон зарядил, говорят — головки чистит до блеска, — насмешливо отреагировал пассажир.